Рамазан Абдулатипов - Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени

По своим воззрениям, ориентациям я тяготел к центристскому блоку. Однако только из-за того, что был работником аппарата ЦК КПСС, центристы и «левые» склонялись к тому, чтобы считать меня номенклатурщиком и представителем правого крыла. Тем не менее логика борьбы все более властно заставляла меня сближаться с центристским блоком, примыкать к нему по тем или иным вопросам. И напротив, отталкивала от себя инертность, даже косность мысли и действий депутатов, присвоивших себе монопольное право говорить от имени КПСС.

Когда еще до Съезда народных депутатов Российской Федерации я начал работать, стремясь предотвратить нарастание противоречий, то попытался провести региональные встречи депутатов с целью подготовки к Съезду. Секретарь ЦК КПСС Манаенков, занимавший затем место в Совете Национальностей Верховного Совета РСФСР, даже не принял меня, ограничившись переговорами с моим непосредственным руководством. Уходящее тогда еще кое-кому казалось вечным, попытки прогнозировать ход событий без указаний сверху не поощрялись. Где-то, наверное, и я был пленником подобных представлений. Старые структуры мышления и управления уже не отвечали условиям меняющегося общества, однако не все видели или не хотели видеть это. Гибель КПСС была предопределена прежде всего ее неспособностью реформироваться, стать подлинно политической партией, живущей по законам демократии. И виноваты в этом не столько коммунисты, сколько высшее руководство, которое традиционно не советовалось с рядовыми коммунистами.

Какой политической слепотой и глухотой надо было обладать, чтобы в 1990 году, после того как итоги выборов народных депутатов РСФСР наглядно продемонстрировали дальнейшее ослабление позиций партии, вести подготовку к съезду так, будто ничего не произошло и все регалии власти по-прежнему в руках КПСС, ее Центрального Комитета! Все шло по старинке. В ЦК обсуждались кандидатуры будущих руководителей Верховного Совета, которых следовало избрать на предстоящем Съезде. Никто не советовался даже с депутатами – работниками партийного аппарата – руководители КПСС не «опустились» до этого. К слову сказать, позднее выяснилось, что моя кандидатура почти нигде ни на какие посты не рассматривалась. «Еще мало работает в ЦК, не имеет опыта партийной работы и не всегда управляем» – таково было, по словам одного из моих знакомых, «руководящее» мнение. Позднее, в ходе работы Съезда, мне все же, видимо, определили «там, наверху» место председателя комиссии по национальным отношениям. Даже после десяти дней работы Съезда руководство КПСС не хотело понимать, что ЦК уже далеко не все определяет. Оно продолжало жить в другом измерении. И прежде всего в другом измерении жили Горбачев, Яковлев, Лигачев, Рыжков.

С самого начала депутатства я взял курс на то, чтобы войти в структуры Совета Национальностей. Более честолюбивых желаний у меня не было. Еще на встречах в Дагестане, при обозначении сферы своей будущей деятельности в качестве депутата, я говорил: «У меня не вызывает сомнений звено, в котором предстоит работать, – это Совет Национальностей. Надеюсь, что буду полезен парламенту. Во всяком случае, готов предложить свой опыт и знания по национальной проблематике». Они и в самом деле пригодились. За несколько дней до Съезда мне удалось поработать в подготовительных комитетах, встретиться с людьми различных политических ориентаций. Меня приятно удивил высокий уровень квалификации ряда выступивших там депутатов, хотя были и ораторы, не имевшие за душой ничего, кроме амбиций и голых претензий.

Я убедился, что многие депутаты – люди высокообразованные. Но убедился также и в том, что образование, направленное лишь на реализацию узкополитических целей, не всегда приносит пользу. Образование обязательно должно быть подтверждено порядочностью, честностью, созидательной преданностью Отечеству. Я сблизился с депутатами из республик Российской Федерации. Среди них оказалось много опытных и честных людей, хотя в ряде случаев и «партийно-консервативных». Мне кажется, что зачастую за этим стояла и стоит не косность мысли или интеллектуальная ограниченность, как иногда пытаются представить, а определенное традиционное понимание порядочности. Оно не позволяет с легкостью необыкновенной переходить из одной веры в другую, диктует приверженность к обычаям и традициям. Очень современными казались многие депутаты из Москвы, Ленинграда и Свердловска, но меня настораживала безнациональность, я бы даже сказал – безотечественность их позиций. Они пугали своим разрушительно-революционным фанатизмом. Я откровенно отстаивал значимость преемственности традиций, самостоятельность республик. И одновременно с первых же дней моей парламентской деятельности говорил о необходимости сохранения целостности Российской Федерации, целостности обновленного Союза.