Виталий Коротич - Кубатура яйца

Марку Джонсу двадцать четыре года. Он слушал мои лекции в Канзасском университете, приходя на них без опоздания, и делал аккуратные записи в толстой тетради. Писал Марк левой рукой, отчего я обратил на него внимание в первый раз. Во второй раз я обратил внимание на студента, не задающего мне вопросов, когда увидел, как в каждый обеденный перерыв он исчезает куда-то, словно Золушка с бала; все остальные мои студенты обедали, рассыпавшись по кафетерию. Мне сказали, что студент Марк Джонс уходит, чтобы задать корм лошадям; ситуация показалась интригующей, и я пригласил Марка на чашку кофе.

Мы уселись в кафетерии возле университетской книжной лавки, и он рассказывал мне кое-что о своих дорогах, держа бумажный стаканчик двумя ладонями и медленно отхлебывая из него, со взглядом, опущенным в кофе, словно он там глазами сахар помешивал.

Марк Джонс родом из Калифорнии. Отец его инженер по дизайну, известный и опытный оформитель мостов и домов, скитающийся по американским дорогам в поисках интересной работы. Ощущение дороги Марк впитал в себя с колыбели (я вспомнил двух молодых родителей из Коннектикута и дитя на дерматиновом стуле). Старший брат Марка — финансист, один из младших — дизайнер, помогает отцу, а самый маленький еще учится в школе, но уже мечтает стать юристом, мать всегда присутствовала в семье заботливо и бессловесно, не мешая мужчинам принимать самостоятельные решения.

Итак, в 1970 году Марк закончил школу и не знал, что делать. Решил уехать подальше, нанялся на корабль и приплыл в Гамбург. Матросская карьера разонравилась еще в рейсе, так что в западногерманском порту Джонс не остался; через несколько месяцев оказался в Швейцарии. Там влюбился и задержался на целых два года — работал в фирме одежды, принадлежавшей отцу его возлюбленной. Заодно изучал французский язык и в местечке поблизости записался на танцевальные курсы: очень нравились все на свете народные танцы, все и пробовал танцевать, но постиг разве что хореографическую грамоту в общих чертах…

Здесь позволю себе прервать собеседника. Почти всегда — я уже говорил об этом — американские дети рано становятся взрослыми. Чем раньше сын или дочь выходят на собственную дорогу или хотя бы активно начинают ее искать, тем лучше думают о них в семье и вне семьи. Дети начинают серьезно относиться к жизни уже в возрасте наших старшеклассников и рано принимают на себя ответственность за собственные пути. Они практически не ощущают особенно прочной связи с государством, живут независимо от него или в крайнем случае как деловые партнеры. Связи с семьей часто также весьма условны.

Марк Джонс возвратился в Америку. Дороги наматывались на оси сменяющихся подержанных автомобилей двадцатилетнего парня, колесившего по стране. Особенных профессиональных навыков не было — так, чуть-чуть торгового опыта, немного знания французского языка и любовь к природе, крепко вросшая в душу. Иногда дороги приводили Марка к эмигрантским общинам — он выступал в группах народного танца, балканских, русских, венгерских, украинских (до сих пор пляшет — уже в университетском ансамбле), несколько месяцев даже пел в каком-то румынском хоре…

Когда я спрашивал у Джонса, чем запомнились ему пройденные дороги, он удивленно вскидывал на меня глаза от своего стаканчика с кофе и говорил, что ничем, все дороги как дороги, разве что одиноко было на них и не было собственного причала. Шесть миллионов километров шоссе, всю жизнь можно ездить…

А ему расхотелось ездить всю жизнь. Но денег на то, чтобы остановиться и начать собственное дело, не было. Конечно, можно было бы возвратиться домой, но в этом признание поражения; Джонс, как все граждане Соединенных Штатов, проигрывать не желал. Стипендию получить не удавалось; тогда Марк подал заявление в армию США, он был согласен, если ему оплатят курс обучения, послужить вольноопределяющимся, а в случае надобности армия может рассчитывать на него и как на специалиста, подготовленного за ее деньги.

В дорожном общении со славянами, прижившимися в США, Марк утвердился в желании изучить русский язык и даже самостоятельно приступил к этому делу. Но армии нужны были знатоки китайского языка. Контракт с Марком подписали с условием, что он постигнет иероглифы.

В Монтерее, штат Калифорния, Марк поступил в китайскую школу, подучился немного и тут же начал работать как внештатный толмач. Продолжал изучать и русский, предлагая свои услуги как русист без диплома. Кончилось все это тем, что заработков не стало; пока оставались деньги, поехал в штат Мичиган и там устроился переводчиком на военно-воздушной базе…