Любовь Овсянникова - Медитации хазарки

Однако! Поведя ногой под сиденьем и найдя, что ее сумка на месте, Цветова еще раз откинулась на спинку — слава богу, кажется, устроились. Публика собралась тихая, степенная и не мешающая размышлять о делах. Не то чтобы ей это позарез нужно было, но не мешало.

Завтра-послезавтра она собиралась встретиться с новым заказчиком и ей хотелось настроиться на разговор. Будучи опытной мемуаристкой, она знала, что залогом успеха является симпатия к тому, кто платит деньги, иначе ничего путного о нем не наваяешь. Естественно, она больше любила новых людей, ведь знакомство с ними невольно начинается с чистого листа — приятные отношения, как приятна всякая хорошо оплачиваемая работа. Так вот если бы этот довольно зрелый мужчина, пригласивший ее на переговоры, был незнаком ей, было бы проще. Но нет, года два-три назад она встречалась с ним на юбилее классного руководителя, где он, один из успешных воспитанников юбиляра, только младше Цветовой лет на десять-пятнадцать, был в числе спонсоров мероприятия. Видимо, по этой причине вел он себя активно, держался чванливо, что испортило Дарье Павловне весь вечер, как пресловутая ложка дегтя. Она даже имя его, Сергей Викторович Клёшев, не сразу запомнила и называла Деготь, когда делилась впечатлениями с родителями.

Теперь, возвращаясь мыслями к той единственной встрече, она отбрасывала негативные впечатления и пыталась найти в Клёшеве что-то симпатичное, приятное, за что можно было бы зацепиться и… оправдать его, увидеть в выигрышном свете.

Что ей было известно о нем лично? Фактически ничего. Ну говорили, что он тоже родился и вырос в Славске. Родители его, коренные славчане, имели перекошенный домик где-то у Родниковой балки, затерянной в камышах. Цветова не знала жителей того края, редко там бывала, а если и бывала, то только на Кирпичном пруду. Кажется, мать Клёшева до замужества то ли дружила с ее родителями, то ли просто хорошо знала их… Это исчерпывающий перечень объективных данных.

А вот ее личные наблюдения: Клёшев не глуп, да и внешность у него, конечно, заметная — рост, сложение… пригожие черты лица… И еще что-то… Еще что-то симпатичное витало в памяти и не прорисовывалось, не позволяло ухватиться за него, что-то примитивно-убедительное… Она вспомнила выражение «приятно глазу» из фильма «Рожденная революцией» и начала анализировать, к какому органу чувств отнести ту неуловимую симпатию, тень которой ей мерещилась. Так, впечатления глаз она описала. Теперь уши. Внутренний слух воспроизвел голос Клёшева и выдал характеристику — да, не отталкивает, особенно если его не смешивать со смыслом речей. Дальше, осязание. Оно молчало, равно как и вкусовые рецепторы, — за неимением контакта. Наконец, обоняние — о! Она вспомнила запах — Деготь источал запахи ее любимого одеколона, который при случае она покупала мужу. Хотя сейчас этот аромат перебивался чем-то противным, что прикасалось к ней…

Открыв глаза, Цветова почти у себя под носом обнаружила поднятую ногу только что усевшегося рядом пассажира. Нога — не менее сорок пятого размера — раскачивалась вверх-вниз вместе с дрожанием вагона и ударяла ее по коленям. А тот, кому она принадлежала, и думать не собирался, что беспокоит женщину и марает ее платье грязью. Развалившись и сползя к краю сидения, он оперся плачами о спинку и положил правую ногу на левую, причем по-американски: лодыжкой на колено. Хорошо хоть не оперся о стол, подумала Цветова. Однако хорошего было мало, поза соседа демонстрировала взору грязный башмак с прилипшими к подошве комьями раскисшего грунта и стебельками травы. Цветова раскрыла глаза шире и поняла, что комья грязи и стебельки не столь безобидны — это были перетертые остатки козьего «гороха», вследствие чего соответствующе разили, перебивая аромат так трудно доставшихся ей воспоминаний.

Одергивать наглеца было бесполезно, она представляла, что может услышать в ответ на просьбу опустить ногу и не пачкать платье.

— Позвольте встать, — попросила она.

Обманчиво импозантный мужик грузно подвинулся, не опуская ноги:

— Пожалуйста, — произнес обходительным тоном, так поразительно не гармонировавшим с манерой держаться.

Бывает же такое! Что за смесь показной учтивости на словах и разнузданного хамства в повадках? Дарья Павловна вынула из-под сидения свою сумку и, закрываясь ею от торчащей ноги, вышла в коридор, не думая о том, где приткнется. Ведь коридора по сути не было, а был лишь узкий проход между сидениями, установленными поперек поезда с одной стороны и вдоль его — с другой стороны.