Михаил Жутиков - Проклятие прогресса - благие намерения и дорога в ад

Заметим, однако, что внутренняя установка познания уже смещена. Если астрологи (и древние, и Платон, еще даже Кеплер) довольствовались мечтой предсказывать природные явления, то вожди науки Ф.Бэкон и Р.Декарт призывают к овладению силами природы «на благо человечества». Это очень разные желания! – и «благо» не замедлит проявиться. По видимости, новая механика – лишь развитие архимедовых рычагов, однако наметился поворот от всемогущего Бога к всемогущему Человеку. Является дерзновенно новое: от расчисления уже данного нам в сущем (астрономия) делается бесповоротный шаг к использованию теории для создания (синтеза) того, чего не ведала природа (поначалу невинного инструментария, как барометр Паскаля, хронометр Гюйгенса и т. п.), а все чаще, чего не бывало и в помине: аппетит приходит во время еды. Идут в работу пар, взрыв… Маховик «внедрения» закручен. Уже паровая машина и явленные при ней молекулярная теория газов и учение о теплоте заметно ловчее теснят мать-природу. Вырубка лесов, первые крупные пакеты копоти, выброшенные в воздух, на сушу и поверхность моря, – эти искажения и воздействия не остаются незамеченными, но не считаются дефектами самой науки; напротив, вера в нее растет. Синтетическая идея уже теснит, но еще не раздавливает фрагменты Живого: еще есть куда теснить. Очаги промышленного пробуждения XVII–XVIII веков, подобно небольшим ссадинам на теле подростка, еще не досаждают планете, полной жизни. Ученые радуются возможности высвобождения природных сил и облегчения человеческого труда, росту его производственных потенций. Их нельзя винить; они не видели Хиросимы и многого иного…

Мы, умудренные опытом нашего «века внедрения», уже не можем не различать в глубине происходящего симптомов качественной деградации практических успехов науки. Нельзя не видеть, что по мере углубления знания теория не просто предвидит не все: она предвидит все менее – считая хоть только то, что обнаруживается близкими потомками. Ее развитие все менее поспевает за сложностью и опасностью уже открытого. Если поначалу – хоть в той же модели Галилея – ее практическое внедрение не несет серьезной угрозы жизни (в реальности тела падают медленнее, чем в безвоздушной теории, но это не приносит природе драматических новшеств, это еще вполне «свое»), то с усложнением и углублением знания являются все более чуждые земной жизни процессы – а там и вещества, и излучения. Радикальное содержание вливается в «старые мехи», быстро обретая традиционные формы «отламывания палок у природы», что ведет, в недальнем итоге, к надругательству над средой обитания и человеком. Подзорная труба Галилея, ещё даже паровой котел Уатта выглядят вещами невинными и полезными; но очевидно, что с первых атомных взрывов середины XX столетия воздействие научной практики на земную жизнь обретает вполне зловещие черты. А между тем этот финал логически содержится в истоках!.. За математизированной экономикой является новое дерзновение: научная теория коммунизма, пренебрегшая тончайшим «второстепенным» – психологией людей, – и терпит уже всепланетный провал. Параллельно с этим индустриализация нашего (минувшего) века – гонка вооружений, электрификация и химизация, «мирный» и военный атом загоняют наконец жизненные процессы в тупик.

На глазах у каких-нибудь двух-трех столетий естествознание, а за ним наука об обществе делаются все изощреннее в своей работе с абстракциями – но пренебрежение «второстепенным» становится менее и менее мотивированным и вразумительным, более и более вынужденным – вынужденным даже и вульгарно-политическими основаниями…

Наконец обнаруживается, что:

– «второстепенными» для научной модели электрификации оказались река Припять и озеро Севан, устье Дона и вся жизнь этой реки выше и ниже Цимлянска, Днепр и Волга, Енисей и Ангара;

– «второстепенными» для модели мелиорации – Аральское море и Мещера; для модели химизации – великие озера Мичигана, Темза и Дунай, Байкал и Ладога; для космической научной доктрины – озонный слой атмосферы; для «научной» военной (есть и такая) – Новая Земля и Синьцзян, Челябинск и Томск, все четыре океана…

«Второстепенными» для научной идеи социализма оказались крестьянская психология и весь крестьянский («христианский», в русской транскрипции) уклад России – основа русской государственности – и, как результат, – неучтенный теорией мятеж черноземной Тамбовской губернии против продразверстки, подавленный Тухачевским и Антоновым-Овсеенко с применением отравляющих газов; при этом были погублены крестьянские дети в десятках деревень (частью расстрелянные как заложники – расстрел детей как заложников производился, кажется, впервые в писаной истории), – погублены те, «во имя» кого внедрялась в реальность научная модель социализма…