Александр Вознесенский - Могу копать, могу не копать (Рубен Давид Гонсалес Гальего - 'Радуйтесь, надейтесь, боритесь!')

- Я не люблю использовать крайние термины. Рая на Земле не существует. Впрочем, как и Ада. Так получилось, что я знаком со многими людьми, вынужденными эмигрировать именно по причине своей невостребованности. Уверяю вас, за границу уехали люди очень даже не глупые. Громадное большинство эмигрировавших ученых на самом деле гении, могу повторить это без тени стеба. Если же говорить об инвалидах, то раньше по большей части у инвалида в России не было почти никаких перспектив, а сейчас, когда появились компьютеры, у многих есть шанс, а шанс - это всегда лучше, чем ничего. Конечно, и шансы, и перспективы есть у многих. Есть ли перспективы у России? Вообще-то это вопрос скорее к историкам. Я не специалист. С точки зрения неспециалиста могу сказать только, что у России тысячелетняя история. Америка, например, по сравнению с Россией по историческим меркам еще младенец. Россия была, есть и будет.

- У вас есть эпизод, где вы пишете о мести. О том, как один парень через полтора года отомстил обидчику, толкнув того под машину. И поступил по детдомовским понятиям правильно. Вы сами мстительны? (Это, может, провокационный вопрос, но наверняка ведь найдутся те, кто скажет, что вы "очерняете советскую действительность" и т.п., то есть - "мстите вскормившей вас Родине".)

- Я не мстителен. Мне незачем и некому мстить. Мой единственный враг - большая политика. Мстить большой политике невозможно. Это все равно, что мстить урагану или землетрясению. Как бы вы стали мстить землетрясению?

И злости во мне нет. Есть раздражение на политизированность всего и вся в России. Политические вопросы меня на самом деле волнуют мало.

Моей книге уже больше года. За все это время ни один человек не нашел в ней очернения какой-либо, тем более советской, действительности. Насчет мести, правда, некоторые восприняли книгу именно так. Что ж. В чтении книги участвуют два человека: писатель и читатель. Если человеку удобнее или приятнее думать, что целью Чехова было очернить "капиталистическую" действительность, пусть. Лично я классовыми понятиями не оперирую. Не знаю. Почти уверен, что в России не найдется ни одного человека, который искренне верит, что, например, в Индии нет голодных только потому, что это страна капиталистическая.

- В книге вы часто употребляете выражения: "хороший учитель", "хорошая нянечка". Или, например, "правильный детдом". У вас и сейчас сохранилась эта привычка оценивать и людей, и события, как в детдоме: только "хорошо" или "плохо"?

- В книге есть также "хороший кочегар". Привычка оценивать людей никогда не пройдет. Примерно такой же подход к жизни я встретил у военных, у людей принимавших участия в реальных боевых действиях.

- Что более всего вас сейчас занимает в окружающем мире? Ну, например, в книге вы замечаете, что лучшие воспоминания детства связаны у вас с едой. А что запомнится из сегодняшнего, как думаете?

- Люди. Еда никогда не занимала меня. Когда я пишу о еде, я пишу о людях. И тогда и сейчас меня интересуют люди, их взаимоотношения, привычки, происхождение культурных различий.

- Что вы сейчас пишете, что планируете к изданию? Над чем работаете?

- Я не отвечаю на этот вопрос.

- А чем все-таки занимаетесь?

- По большей части перечитываю русскую классику, благо интернет позволяет. Некоторое время отнимает элементарное физическое выживание не совсем здорового человека. Пишу, веду переговоры с издательствами. Времени при всем при этом не хватает катастрофически.

- Может быть, я не спросил вас о чем-то, что хотелось бы сказать в интервью совсем незнакомому человеку? То есть мне. Так скажите!

- Мне, как всякому автору, было бы приятней говорить о книге, чем о политике или социальном мироустройстве. Тем более книгу читатели купить не могут. Только в Москве и Санкт-Петербурге. Кажется, довезли до Новосибирска, но не поручусь.

Незнакомому? Не знаю. Ничего бы, наверное, не сказал. Повторил бы обычную банальность. Живите сейчас, радуйтесь, надейтесь, боритесь!