Виктор Криворотов - Русский путь

Если брать примеры из нашей новейшей истории, то, скажем, нэп и сталинизм были революциями «сверху», хотя именно мы подаем экзотический Пример того, как консервативная революция может не совпадать с революцией «сверху». Введение нэпа лично Лениным и очень узкой партийной верхушкой, по крайней мере вначале, было чисто конструктивным и неидеологическим ответом на хозяйственную катастрофу 1921 года, которая стала следствием военного коммунизма. «Декретирование» нэпа, а затем и конструктивное воплощение его в жизнь были консервативной революцией в полном смысле этого слова.

Нэп, однако, привел к результату, который для правящей партии был Вполне явной угрозой, хорошо осознаваемой ею. Быстро формирующийся мелкобуржуазный уклад доказывал объективную ненужность уже сложившейся командно–административной системы управления, показывая ее полную неспособность руководить промышленностью, которая уныло брела от кризиса сбыта к кризису недопроизводства. Реформаторы типа Бухарина делали попытки усидеть сразу на двух стульях — развивали неэффективную, монополизированную промышленность за счет дешевого государственного кредита и одновременно стймулировали деятельность крестьянства низкими ценами на промышленные товары. После разгрома экономистов — творцов червонца эта политика вошла в силу и привела к возникновению разнообразных дефицитов, к прекращению госпоставок зерна крестьянами, а в конце концов к чрезвычайным мерам 1928 Года. То был закономерный провал непоследовательных консервативных революционеров, закончившийся сталинской революцией «сверху».

Забюрократизованная партия и командно–административная система, наполненные к тому времени новыми людьми — командирами и солдатами, прошедшими школу гражданской войны, оказались, по существу, не способными ни к глубокой перестройке своей структуры, ни к дебюрократизации, ни к переходу на позиции реформизма. Ленин, настойчиво толкая партию на этот путь, читал послереволюционный реформизм не только практической необходимостью, Но и важным элементом социалистической теории. Поскольку растущий жизненный уровень мелкобуржуазной части населения стал обгонять убогую зарплату сотрудников аппарата, наметились процессы, ведущие к утере им социального статуса, к росту коррупции, а в обозримой перспективе и к маргинализации бюрократии и самой партии, связавшей с ней свою судьбу. Ощущая все больше и больше угрозу остаться на периферий идущего в стране развития, партия, очевидно, не могла не принять меры. Единственным вариантом противодействия маргинализации в тех условиях было развитие монополизированной промышленности, единственной базы существования бюрократии и отождествившей себя с ней партии. Когда двойственная политика Бухарина, исчерпавшая себя, привела страну к «хлебной стачке» 1928 года, Сталин, готовый в борьбе за власть идти дальше других, включил тот механизм чрезвычайных мер, который привел к неконтролируемому развитию и, как следствие, — к форсированной индустриализации и уничтожению крестьянства…

Здесь важно отметить, что Сталин выступал от лица новой элиты, ориентированной на традиционные структуры авторитарной бюрократической власти, что опирался он на люмпенские, маргинальные слои города и деревни, выступая от имени элиты, существование которой новая экономическая политика поставила под угрозу. Заметим, что старая партийная элита, тот самый тончайший слой старой партийной интеллигенции, среди которых были такие отъявленные радикалы, как Зиновьев, Каменев, Троцкий, автоматически оказывалась под подозрением в ненадежности, поскольку была европеизирована, «подвержена» идеям. 'Мало ли что «взбредет им в голову», взбрели же Ленину идеи реформизма, и не кто иной, как он, призывал «учиться торговать»… Надо бы попроще, понадежнее…

Сталинская революция «сверху» стала радикальной потому, что на государственном уровне, одобрялось восхождение к власти новой элиты «от народа», ориентированной на традиционные структуры авторитарной власти. Она же, карабкаясь к ее вершинам, вытесняла и перемалывала старую европеизированную элиту в мясорубке репрессий. Репрессии в этом контексте являют собой нечто присущее восточным обществам, когда контрэлита «из народа». «вырезает старую элиту в процессе радикальной революции типа «восстания масс».

Сталинская Россия пошла, правда, дальше, и репрессии тут, как известно, осуществляли «сверху», предоставляя широкие возможности для проявления активности народных масс по выявлению «врагов» и донесению на них властям, что они, запуганные и доведенные до истерики всепроникающей пропагандой, активнейшим образом и осуществляли. Здесь можно говорить и о том, что государство как бы науськивало массы на некоего врага, который при ближайшем рассмотрении оказывался дореволюционным интеллигентом, преуспевающим земледельцем или торговцем. Прием этот вошел' в сокровищницу мировой «репрессивной культуры» и был блестяще использован Великим Кормчим во времена «культурной революции» — старая элита «стоящих у власти и идущих по капиталистическому пути» была частично репрессирована и в значительной степени ослаблена. Надо сказать, что ученик Великого Сталина был несомненно талантлив, ибо все было проделано на новом качественном уровне: «революционные массы» сметали «врагов», а государству же в лице его армии приходилось их разве что направлять да сдерживать.