Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том I

Ведь я во время работы тебя с одного взгляда понимаю, где ты найдешь другую такую операционную сестру? Ну, а сама я разве тебе не нравлюсь? А? Ведь нравлюсь!

– Да, Катенок, нравишься! И работать с тобой легко! Все это так, и начсанарм, наверно, о твоем откомандировании распоряжение отдаст… Ну, а дальше то что? Ведь я не могу, да и не хочу оставлять ни свою семью, ни свою жену! Я тебе не раз уже это говорил и вот сейчас, хотя мне и не хочется обижать тебя, еще раз повторяю. Ведь жениться на тебе я не могу! Какое будет твое положение?!

Порывистая женщина вскочила на ноги, слезы у нее сразу высохли, глаза гневно блеснули, и она уже почти громко во весь голос воскликнула:

– Да кто тебя просит на мне жениться?! Сколько раз мы об этом будем говорить? Не собираюсь я тебя отбирать у твоей жены и тем более у детей! Но где они? Где-то там, далеко, а мы-то ведь здесь, рядом… Когда ты с женой встретишься? Сколько времени продлится война? Что за это время с нами произойдет, я не знаю! Сколько наших друзей уже нет в живых, тех, кто рядом с нами работал, ел, спал, где они? Погибли! Ну, а мы с тобой разве застрахованы от этого?… Вон, Бернштейн, уж как берегся, как дорожил своей жизнью, ни разу в передовые части не съездил, а погиб в армейском тылу, на каком-то глупом железнодорожном переезде. И бомба-то разорвалась чуть ли не в двухстах шагах, а случайный осколок попал сразу в сердце, а у нас и мины, и бомбы, и снаряды рвались в десятке шагов, уцелели мы случайно, и часто ли будут повторяться такие счастливые случаи, и долго ли мы сможем прожить?

Никто этого не знает.

Боренька, дорогой мой, не мучай себя понапрасну… Я люблю тебя. Я тебе нужна, ты ведь не сможешь без женщины! Возьми меня с собой, а когда война кончится, и мы сумеем уцелеть, я сама от тебя уйду. И никогда ни одним словом о себе не напомню…

Впрочем, не будем об этом мечтать, давай жить настоящим, теперешним днем, прошу тебя, оставь все свои думы, возьми меня с собой, я тебе пригожусь. – Последние слова она произнесла, уже целуя Бориса в глаза и губы.

Дело кончилось тем, что он сдался.

Да, если говорить честно, то и на самом деле ему было трудно с ней расставаться. Переезжая на новое место, иметь рядом с собой близкого, преданного человека, отличного помощника в трудной хирургической работе было просто необходимо. После завтрака в 8 часов утра Борис сидел в автомашине и, трясясь по лежневым дорогам, выбирался на шоссе. Машину вел он сам. Это был последний урок вождения автомобиля, который преподавал ему Бубнов.

Движение по дорогам было спокойным, передвижек частей не происходило, машины встречались нечасто, и потому Борис, уже достаточно овладевший техникой вождения, вел машину как-то машинально, молча думая об оставляемом медсанбате. Жалко ему было с ним расставаться. Всех людей его он отлично знал и со всеми находился всегда в самых хороших, дружеских отношениях. Особенно было жаль оставлять тех немногих, которые находились в батальоне со дня его формирования, и испытали вместе с ним и беспорядочную мучительную суету, напряжение и нечеловеческую работу в период отступления в 1941 году, ужасы боев под Невской Дубровкой, голод в осажденном Ленинграде, тяжелые бои в Синявинских болотах. Да и, вообще, всю многострадальную жизнь медсанбата.

Алешкин понимал, что со многими своими теперешними сослуживцами он уже больше не увидится никогда и это, конечно, волновало и расстраивало.

Думал он и о своем детище – стандартных разборных сооружениях. Будут ли ими пользоваться в медсанбате, не забросят ли их где-нибудь в лесу при очередной дислокации, а то еще хуже, во время предстоящей зимы не сожгут ли щиты в печках?

Перед отъездом он пытался договориться с Прониным и Сковородой о замене некоторых из этих помещений на палатки, но те не согласились. Думал он и о Кате Шуйской.

Что ж, видно, уж такая судьба, мысленно говорил он себе, как часто говорят люди, стараясь оправдаться даже и в собственных глазах…

Но вот кончилась лежневка, пролетели и полтора десятка километров шоссе, и машина снова свернула в лес, переехав железную дорогу около станции Жихарево. До госпиталя оставалось около двух километров. Здесь шла, хотя и проселочная лесная дорога, но хорошо наезженная, плотная и лишь в двух местах имевшая недлинные гати и мостики, проложенные через болотистые речушки. Дорога эта вилась между высокими елями и соснами и, как говорили наши летчики, не раз проверявшие маскировку тыловых учреждений армии с воздуха, почти совсем незаметная.