Ольга Колодяжная - Через боль, но на волю. Дневник матери

Через некоторое время этот «друг» появился в нашем доме с цветами, тортом, вином и закусками. Он улыбался, шутил, а у меня от первого взгляда на него внутри все похолодело. Я видела перед собой что-то веселящееся, передвигающееся по кухне странной дерганой походкой, с бутылкой пива, словно приросшей к руке, но именно что-то. Если меня попросить сейчас описать этого человека, то я не смогу этого сделать, хотя видела его не раз: как будто нарисованный карандашом портрет, не до конца стертый резинкой – оболочка человека есть, а самого человека нет. Дочь попыталась со мной поговорить о том, что они решили жить у нас. Но, увидев мою реакцию и резкое: «Нет, этот человек не будет жить с нами под одной крышей!», – ушла вместе с ним. У него было все, что было нужно ей тогда: «лекарство» в любом количестве, деньги – не надо было работать, и он, по ее признанию, хорошо к ней относился.

Она жила со своим «другом», появлялась дома лишь изредка, могла не отвечать на телефонные звонки по несколько дней. Этого «друга» знали ее настоящие друзья, в том числе и Сергей. Это был торговец наркотиками одного из нижних слоев в многоуровневом «маркетинге» распространения. Они знали больше, чем мне говорили, сами предложили помощь – вырвать ее из его общества. Но, увидевшись с ней, сказали, что не будут этого делать. Я до сих пор не знаю, почему.

Ранним утром, в День Успения Богородицы, вижу на небе огромный крест из облаков, словно кто-то специально две ровные полосы соединил. Хочу показать крест подошедшему знакомому собачнику, но креста уже нет. Это мне показали крест. Это мой крест!

Днем позвонила дочь, явно под «кайфом». На мой вопрос, не оправдываясь, грубо ответила: «Классная марихуана попалась, – и вставила с издевочкой, – хорошо, что только марихуана!» Как это принять и жить дальше?

Потянулись недели и месяцы страха и беспомощности что-либо изменить. Душевная боль нарастала до размеров, которых я и в страшном сне представить себе не могла. Только молитва давала на время облегчение. Бесконечный непрекращающийся страх, накрывающий мою жизнь слой за слоем, как закапывание живьем в могилу. Этот страх не поддавался контролю и управлению. Меня поймет любая мать: страх потерять ребенка затмевает все. Он очень глубоко, в самой сути женского начала. Этот страх то парализует, лишает воли, то заставляет делать безумные поступки. Этот длительный страх разрушал меня, как длительная вибрация здание. Вера и молитва при таком страхе нужны как воздух, без них просто не выживешь, но и молитва то криком кричится, то вязнет во льду страха. Твердила себе постоянно: там, где страх, там нет Бога! И тогда проблесками рождалось в душе то, что названо в Евангелии как «надежда сверх надежды». Ничего не понимаешь, не знаешь, что делать и на что надеяться, и все равно надеешься… Тяжело вспоминать этот период, но теперь я знаю, что мои страхи – это типичные страхи матерей в подобной ситуации.

Страх смерти – самый главный, имеющий все основания быть. Наркоман может умереть каждый день, и ты каждый день этого боишься, и каждую ночь.

Страх и боль за свою жизнь: сколько лет самоограничения, труда – и все напрасно?! Зачем жить дальше, если впереди – беспросветная тьма и боль?

Страх за дочь,которая не понимает, что загубила юность и убивает молодые годы, уничтожает свое здоровье, саму возможность будущего.

Страх незнания, что делать, как ее спасти, убедить, что она выбрала путь смерти.

Страх и стыдперед родными, друзьями, знакомыми, ведь я считала себя вполне приличным человеком, пользовалась авторитетом и уважением.

Страх и отчаяниеот понимания, что помощи ждать неоткуда: болезнь есть, а лечиться негде.

Страх, страх, страх… Дочь неизвестно где и неизвестно с кем. А если она со своим другом, то от этого еще страшнее. Где и как она вгоняет в себя яд, и когда доза будет опасной для жизни? Как ее найти при этом и спасти, если она не отвечает на телефонные звонки по несколько суток? Страх становился все тяжелее и глубже, обесточивал, парализовал, вгоняя меня в воронку тяжелейшей депрессии. От меня отшатнулись почти все знакомые и друзья. Я никого не виню и хорошо понимаю, что у сочувствия и сопереживания есть какой-то лимит. Да, ты почти тонешь в своей беде, в своем отчаянии, но это длится, длится… месяцы, годы. Как любому человеку, мне хотелось поддержки, помощи, и я ее получала какое-то время, но все реже и реже, вплоть до открытых отказов. На фоне боли за ребенка эта боль от черствости ощутима, но не так значима… Это состояние хорошо знакомо всем матерям, у кого дети попадают в зависимость.