Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Подобное мнение я высказывал не раз – например, в статье «Молчи, звезда». Повторю и сейчас: операционное поле обязано быть стерильным, благотворительность в идеале должна быть анонимной, подмешивать к ней политические мотивы грешно. Мне не нравится благотворительность с государственной поддержкой и не нравилась благотворительность с привкусом оппозиционности, о чем я писал в 2005 году в статье, от которой отнюдь не отрекаюсь. Раньше благотворительность была знаменем дискурса либерального, теперь – государственного, и то и другое мне отвратительно. Нельзя привлекать больных детей к аргументации за что бы то ни было – за Путина или против Путина. Но мало ли что мне не нравится. В нынешней России о таких тонкостях приходится забыть. Раз уж она ввергла себя в такое состояние, при котором государственность – всегда людоедство, а свобода – обязательно пятая колонна, никакой дискуссии больше быть не может. Противники дискуссий победили – они сделали их бессмысленными, неприличными, превратили в обмен компроматом и кличками. Если сегодня больных детей можно спасти только при помощи государства, попутно призывая людей на митинг 4 ноября или делая яркие политические заявления, значит, надо таким образом губить свою душу и спасать больных детей. Потому что больные дети – это тот аргумент, против которого спорить невозможно.

Печально именно то, что других аргументов у нас не осталось, и больные дети сделались заложниками. А задумываться о причинах, по которым их надо спасать, уже нельзя. Потому что задумываться – уже значит сомневаться, а мы живем сегодня в состоянии войны. Как в состоянии почти открытой войны с Украиной (и со всем практически Западом), так и в состоянии войны одной части общества с другой. На войне не размышляют. Размышлять будут потом те, кто выживет. Они и наврут, что хотят, про тех, кто не дожил.

Разумеется, мне и тогда, в 2005-м, и сейчас, десять лет спустя, кажется очень сомнительным приемом приплетание идеологии к благотворительности – или благотворительности к идеологии. Но об этике сейчас говорить нельзя, потому что все, происходящее сегодня в России, за гранью этики. Дышать и то уже как-то аморально. Поэтому я не знаю, какой смысл в бесконечных рассуждениях о том, следует ли пользоваться содействием государства – даже не в спасении детей, а в чем-нибудь этаком невинном вроде пропаганды культурных ценностей, вроде кинематографа или там литературы. Платим же мы налоги этому государству? Значит, содействуем. А тогда какая разница – берем мы у него деньги на фильмы или нет? Лично я считаю неприличным появляться на федеральных каналах, но, товарищи дорогие, какая разница? Любой, кто еще не уехал или не покончил с собой, – соучастник. Вы этого еще не поняли? Очень жаль. Не понимаю, почему вам любой ценой надо хорошо думать о себе.

Мы все соучастники. И если Елизавета Глинка в этом статусе еще и спасает детей, то и дай бог ей здоровья, а этика тут ни при чем. Она в России вообще ни при чем. Наша национальная идея сформулирована главным нашим национальным писателем: «Плюнь да поцелуй у злодея ручку».

P. S. Отчего-то – по прихотливой игре ассоциаций – вспомнилась мне одна дискуссия – тоже, конечно, в Сети. Обсуждался вопрос, наказывает ли Господь за инцест. Была высказана точка зрения, что вообще-то инцест – нехорошо, но когда вовсе уж некуда деваться, как в случае с дочерьми Лота, то можно. Больше им негде было взять мужчин, и они согрешили с отцом, предварительно его подпоив. От этого соития пошли аммонитяне и моавитяне, и Господь отнюдь не покарал дочерей Лота, равно как и самого праведника. Очень мне понравилась там одна реплика: Господь карает не сразу. Посмотрите на дальнейшую судьбу аммонитян и моавитян.

Это я к тому стандартному аргументу, что больным детям решительно все равно, на какие деньги и какими средствами их спасают. Впрочем, аммонитяне и моавитяне прожили сравнительно (сравнительно! с Содомом и Гоморрой, например) благополучную жизнь. А что растворились потом в других народах, в библейских жарких песках – так ведь все народы когда-нибудь растворятся, кроме, конечно, казацкого роду, которому нет переводу. И все люди тоже когда-нибудь умрут, так что какая разница, что они там думали и кто их губил или спасал.

По поводу моих статей о благотворительности всегда происходила полемика с переходом на личности, но здесь как раз тот случай, когда автор оказался проницательнее оппонентов. Слава Елизаветы Глинки сошла на нет сама собой после нескольких публичных объятий с представителями власти и ее идеологами, в диапазоне от Сергея Миронова до Марины Юденич. Понятно, конечно, что это все ради детей и бомжей, но зачем уж такто мараться? История с Чулпан Хаматовой, поддержавшей Владимира Путина, не добавила рейтинга никому – и, главное, не сказать чтобы решила проблему с государственной помощью больным. Вообще накал этих споров както померк, поскольку в России сейчас идут совсем другие споры и на совсем другие темы. А те, кто полемизировал о Глинке и Хаматовой, либо замолчали, либо слишком переменились и думают теперь о гораздо более насущном. Ясно, что полемизировать о морали там, где само это слово вызывает лишь горький смех, не имеет смысла даже в Фейсбуке.