Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

– Да звоните вы куда хотите, – мгновенным усилием воли вернув себе самообладание, протянул Базаров и, нарочно громко стуча ботинками на толстой подошве, ушел с веранды.

– Аркадий, – строго спросил Кирсанов, апоплексически краснея. – А почему у него такие брюки? Он что… стиляга? Он хиляет по Броду?!

– Не возникай, чувак, – ласково сказал Аркадий, потрепав дядю по френчу, и последовал за другом в сад.

– Я нахожу, что Аркадий стал развязнее, – выдавил Павел Петрович. – Я рад его возвращению. Пойду позвоню проректору.

…В это мгновение в гостиную вошел человек среднего роста, классический дачник в потрепанных брюках и свитере со стоячим воротником. Он держал за гриф поцарапанную во многих местах гитару и почесывал седеющую бороду.

Базаров в безупречном костюме, на котором странно смотрелся комсомольский значок, попивал вечерний чай. Он прихлебывал его осторожно, несколько по-молчалински, но в остальном манеры его были удивительно хозяйскими. Он оглядывал убогую кирсановскую дачку, как будто все это уже было его.

– Это Базаров, дядя, – представил его Аркадий. – Комсорг курса, заместитель командира нашего биофаковского оперотряда. Знаешь, у нас один пьяный дурак выкинул с третьего этажа в общаге стенд с отличниками и с цитатами из документов XXIV съезда, так Евгений его догнал, обличил и исключил!

– Да-да, – рассеянно сказал Павел Петрович, присаживаясь к столу.

– Однако, дядя у тебя, – шепнул Базаров.

– Ой, и не говори. Хемингуэя на стенку повесил, Аксенова читает. – Аркадий кивнул на стопку старых «Юностей» в шкафу. – В походы ходит с такими же старперами…

– Так-так, – рассеянно повторял Павел Петрович. – А вы, значит, по комсомольской линии?

– По комсомольской, – снисходительно пояснил Базаров.

– Очень интересно. А оперотряд зачем же? Ведь своих же сдавать приходится…

– Не сдавать, – солидно сказал Базаров, – а стаскивать с ложного пути. Сами потом спасибо скажут. И ведь, знаете, не век в комсомоле сидеть. Надо и о партии думать. Социальное происхождение у меня подходящее.

– Какое же у вас происхождение? – живо заинтересовался Кирсанов.

– Мой отец – врач, – пояснил Базаров. – На севере долго работал.

– А! – оживился Кирсанов, – «Коллеги»… Помню, помню! Добровольцем, значит, поехал?

– Распределили, – сурово признался Базаров. – Ну ничего. У нас так не будет. У нас нормально распределяют, если есть общественные нагрузки. А у меня есть общественные нагрузки. – Он сказал это с таким значением, словно предупреждал, что в кармане у него кольт.

– Скажите, – робко начал Кирсанов, – ну а вот совесть – она как? Ведь вы же не можете не видеть, как много сейчас всего… не по совести. Вы ведь, наверное, в магазины ходите. Книжки читаете. Понимаете, что все это жестяное громыхание – оно от бессилия. Зачем же вы пошли в комсорги? Времена ведь не прежние. На веревке никто не тянул.

– Чудак вы, – хохотнул Базаров. – Это же все не всерьез.

– Не всерьез? – вскинул птичью головенку Кирсанов.

– Конечно. Кто же в это верит? Говорим одно, думаем другое, а делаем третье. И всем удобно. А что вы со своей правдой лезете? Правда, если хотите знать, у каждого своя. Моя правда в том, что батя будет на старости лет в нормальной больнице лежать и паек в праздники кушать.

– Но как же принципы? – опешил Кирсанов. – Вы ведь молодой человек. Молодости так свойственно бороться… искать правды…

– Правда, папаша, – смачно сказал Базаров, хлопая его по колену, – в том, чтобы каждый обеспечил сам себя. И не лез в чужие дела. Это вам понятно? А от вашей правды одни неприятности, у нас один такой был, правдивый. В психушке сейчас, аминазином лечится. Больше, говорит, не буду.

– А как же бумажный солдат? – пролепетал Кирсанов. – А как же последний троллейбус? Надежды маленький оркестрик?

– Знаете, – доверительно сообщил Базаров, – мне ближе Кобзон.

И хорошо поставленным сочным басом пропел:

– Нет, – скорбно сказал Кирсанов. – Не наша. Но Базаров его не слышал. Как все комсорги, он любил попеть и ни на что не обращал внимания, пока не дошел до последнего куплета.

…В это мгновение в гостиную вошел полный человек среднего роста, в безупречном черном костюме. Все в нем выдавало огромную привычку к власти: мягкость, конформизм, уступчивость, за которой, однако, ощущалась внутренняя сталь. Крадучись, он подошел к столу, за которым Аркадий и Базаров пили самогон, в изобилии изготавливаемый Николаем Петровичем Кирсановым из кислых дачных яблок. Горбачевская эпоха располагала к экзотическим напиткам.