Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Хотя… Писал же любимейший мой прозаик Андрей Соболь в 1922 году (застрелился в Москве четыре года спустя): «Второй год жизни города Красно-Селимска – сотни лет знает за собой городок Царево-Селимск. Но – красный ударил по царскому затылку, исправника застрелили на Козьей Горке, в участке на стенке четырехугольное белесоватое пятно вместо портрета с короной и державой, на тех же гнилых обоях с мушиными воспоминаниями, но на другой, соседней, стене новый портрет, гарнизонный начальник на Кубани, в его дому районный комитет, из Борисо-Глебской обители раку с мощами увезли в вагоне с надписью “Рыба”, петербургский футурист в фуфайке с вырезом открыл студию поэтики, а снег все падает и падает». Это из рассказа с хорошим названием «Паноптикум».

В Штатах после Гражданской войны 1861–1865 годов искоренилось рабство. В Испании после Гражданской войны 1936–1939 годов потерпели поражение коммунисты. В России после Гражданской войны продолжалась гражданская война, которая то тлеет (когда «твердеет», по слову Есенина, закон), то выходит на поверхность под любым предлогом. В отличие от большинства друзей, я чрезвычайно высоко оцениваю «Тихий Дон» и никогда не сомневаюсь в том, что написал его один человек, наивный, свежий, малообразованный, жестокий и сверходаренный. Лучшую картину Гражданской, когда свои убивают своих, мужья – жен, отцы – сыновей, братья – братьев, оставил именно Шолохов, показавший, что никаких сдерживающих центров, тормозов, идей у казачества нет: герой, ничуть не меняясь, без конца перебегает от красных к белым, и все остальные заняты тем же самым; все это происходит на фоне столь же иррациональных метаний от жены к любовнице и обратно. Именно Шолохов однажды в ответ на вопрос сына, когда, по его мнению, окончательно завершилась Гражданская, ответил хмуро: она, может, и вовсе не кончилась…

Скажем наконец правду: гражданская война в отечественном варианте – то есть война всех со всеми – происходит постоянно, за отсутствием в обществе религиозных либо национальных скреп. Именно об этом догадался в эпоху повальной романтизации Гражданской войны превосходный прозаик Юлий Даниэль, напечатавший под псевдонимом Николай Аржак повесть «Говорит Москва». Большинство помнит ее под названием «День открытых убийств» – по названию главного события.

Там сидят интеллигенты на даче и вдруг слышат постановление Президиума Верховного Совета:

«В связи с неуклонно растущим благосостоянием, идя навстречу пожеланиям широких масс трудящихся, – объявить 10 августа 1960 года Днем открытых убийств. В этот день всем гражданам Советского Союза, достигшим шестнадцатилетнего возраста, предоставляется право свободного умерщвления любых других граждан, за исключением лиц, упомянутых в пункте первом примечаний к настоящему Указу. Действие Указа вступает в силу 10 августа 1960 года в 6 часов 00 минут по московскому времени и прекращается в 24 часа 00 минут. Примечания. Пункт первый. Запрещается убийство: а) детей до 16-ти лет, б) одетых в форму военнослужащих и работников милиции и в) работников транспорта при исполнении служебных обязанностей. Пункт второй. Убийство, совершенное до или после указанного срока, равно как и убийство, совершенное с целью грабежа или являющееся результатом насилия над женщиной, будет рассматриваться как уголовное преступление и караться в соответствии с существующими законами. Москва. Кремль. Председатель Президиума Верховного…

Потом радио сказало:

– Передаем концерт легкой музыки…»

Дальше начинается легкая музыка, то есть интеллигенты обсуждают между собой, что это и зачем. Художник-авангардист, для заработка рисующий плакаты, рисует плакат – кроваво-красное солнце, кроваво-красная лужа, труп в подворотне, на его фоне торжествующие юноша и девушка. Писатель размышляет о тщете литературы – все равно ведь никто никого не остановил! Любовница героя подговаривает его убить мужа. Разводиться не хочет, а убить – пожалуйста: очень он ее раздражает. Герой посылает ее подальше и выгоняет. «Слякоть», – бросает она ему. Герой много размышляет, как до этого дошло, и вспоминает, конечно, Гражданскую войну: тогда ведь тоже все убивали всех! Но тут же перед ним встает светлый образ отца, комиссара, взятого в тридцать шестом одним из первых: судя по его уцелевшим письмам, он знал, за что воевал… «А в тридцать седьмом? – возражает ему друг. – Тогда тоже знали? Нет, милый, тогда каждый – каждого, и сейчас то же самое…»