Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Ведь тот самый русский дух, та самая честь и вера в восьмидесятые понесли куда больший урон, чем в двадцатые и шестидесятые, именно потому, что любой внешний враг лишь укрепляет церковь, а вот цинизм растлевает ее изнутри. Подлинное и заветное русское уцелело в советском – потому что у советского были хоть какие-то принципы и правила; но во времена тотального растления – которое началось, понятное дело, не в перестройку, а в девяностые только вылезло наружу – у народа пропал позвоночник, исчезли ориентиры, тоска и негодование сменились кислыми скептическими ухмылками. Россия перестала быть страной народных песен и стала страной анекдотов – тоже фольклорный жанр, вполне почтенный, но далеко не столь духоподъемный. Ни один еретик, ни один атеист для веры по-настоящему не опасен – ибо атеизм и еретичество суть разновидности веры; но циник, выстраивающий свой бизнес вокруг этой новой современной религии, официозно-агрессивной, националфарисейской версии православия, способен уничтожить любую веру. Не страшен даже религиозный фетишизм, поклонение реликвиям, языческая рудиментарная вера в то, что пояс Богородицы способен исцелить от бесплодия, а золото волхвов – от безденежья; в русской народной вере всегда полно было таких рудиментов, и они скорее умиляют, нежели раздражают. Страшны оловянные глазки воцерковленных полицейских, крестящиеся хищники, просветленно улыбающиеся братки; страшен перенос их сходок из питейных заведений в храмы. Вера выдерживает любые гонения – «и лишь румяней стала, наперекор врагу», – но задыхается в обществе, где торжествует тотальный цинизм и ни одно слово ничего не значит. Ведь всех этих воцерковленных бизнесменов нового поколения рано или поздно разоблачат – да их и разоблачать особо не надо, физиогномики никто не отменял; ведь вся эта новорусская идеология, построенная на эклектически склеенных обломках самых обскурантистских и ксенофобских учений, весь этот синтез комсомола, фэнтези и магизма уже сейчас вызывает брезгливый ужас у всех, кто все-таки читает Евангелие. И когда с России сползет вся эта короста – выдержит ли народная вера этот новый шок?

Конечно, скажут мне. Еще бы. Ведь и светлые идеи всеобщего братства выдержали испытание тоталитарной практикой – и остались светлой мечтой человечества!

Ой ли. Нет у меня в этом ни малейшей уверенности. И по-настоящему заботит меня вот что. Христианство выдержало инквизицию – ибо было тогда сравнительно молодо – и пережило огосударствление, ибо наряду с государственниками были у него и подлинные адепты. Пережило оно и Победоносцева, и Ленина, и сталинское решение вернуть патриаршество.

Но вынесет ли оно Константина Малофеева – честно сказать, не знаю.

Этот вопрос остается открытым и по сей день, но количество россиян, которые бы всерьез читали Библию и задумывались над ней, кажется, сейчас еще меньше, чем при советской власти. Относительно будущего официального российского православия ничего сказать нельзя, но, кажется, наиболее оголтелые его представители надоели уже и начальству – карьера о. Всеволода Чаплина тому подтверждение.

Крым снова стал самой обсуждаемой в обществе темой: вернет ли его Навальный? И если не вернет, то правильно ли сделает? А Ходорковский решил вернуть или придержать? Все эти дискуссии могли бы показаться смешными или трогательными – ведь никакого шанса возглавить Россию, а стало быть, решать крымский вопрос ни у Навального, ни у Ходорковского пока нет; но, по сути-то, сейчас надлежит спорить именно об этом. Что делать после Путина? Потому что с Путиным и при Путине делать что-либо бессмысленно, он себя показал давно и вопросы снял окончательно. А вот как поступать потом?

Консенсуса нет и не предвидится. Украинские читатели – в том числе политологи вроде Виталия Портникова – осуждают ААН и МБХ за рудименты имперского мировоззрения. Большинству украинцев вообще непонятно, как можно не отдать Крым немедленно, в первую послепутинскую минуту. Они это так себе и представляют: «Смена власти, о которой так долго говорили хомяки, совершилась. Крым не наш». Я понимаю, что по украинскому законодательству сам референдум об отделении Крыма противозаконен, а все, что было после, – аннексия. Но, не говоря уж о том, что у крымского населения может быть по этому поводу свое мнение, которое хорошо бы выяснить объективно, для Навального сегодня заявление «Я немедленно верну Крым!» было бы самоубийственно по трем причинам. Во-первых, никто не знает, в каком мире и какой Европе окажемся мы все к моменту смещения / ухода / отставки Путина и какой именно Украине предстоит возвращать Крым: может, это будет процветающая европейская страна, а может – дикое поле. Во-вторых, Навальный пребывает под домашним арестом, и ему приходится быть крайне осторожным в формулировках. В-третьих, российское общественное мнение хоть и начало терять истерическую монолитность, Навальному приходится ориентироваться и на тех, для кого присоединение Крыма стало единственным важным событием всей путинской эпохи. Эти люди – зачастую неглупые, интеллигентные и даже либеральные – утрачивают все свои добродетели при звуках магического слова «геополитика». Это потенциальный электорат, который еще предстоит раззомбировать, – и ссориться с ним сейчас крайне недальновидно. Тем более что и Навальный пока не президент, и Крым пока наш. Не по закону, а по факту.