Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Есть и третье объяснение, особенно актуальное после недавних московских снегопадов. Я увидел в это время Москву, которой, кажется, не наблюдал еще никогда: ночами она была абсолютно пуста, и чистили ее очень выборочно. Да и днем машины буксовали в снегу, и пресловутые тысячи единиц снегоочистительной техники как-то растворились в городе, почти не попадаясь на глаза. В чем дело? А дело в том, что особенно стараться незачем. Современная Россия дает любопытный материал для психологических наблюдений (больше, в сущности, ни для чего, но и на том спасибо): оказывается, где нет перспектив – там нет и страха, и вообще эмоций. Что можно сделать? Что может измениться? Официальные патриоты, на которых тоже любо-дорого смотреть, настолько они наглядны, уже освоили новую риторику: русский мир больше не упоминается. Вопрос один: да, все очень плохо, но что вы можете предложить? Коней на переправе не меняют, как мы помним еще с 1996 года. Да их вообще не меняют: предадим ли мы наших коней?! Нет, мы вокруг них еще теснее сплотимся, даже если они уже загнаны, да и никогда, если честно, особенно не скакали. Только копытами стучали очень громко, это да. Хорош или плох Путин, – они теперь позволяют себе даже такие обертона, – но без него будет хуже. И это совершенно верно: Россия давно в тренде на понижение, победы стоят ей все дороже, а поражения почти не осознаются. После Путина, безусловно, будет хуже. И при Путине тоже. Хуже будет в любом случае. Как писал автор этих строк ровно тридцать лет назад – интересно все-таки иногда быть правым, – «И мы стремимся бесполезно // По логике дурного сна // Вперед – а там маячит бездна; // Назад – а там опять она. // Мы подошли к чумному аду, // Где, попирая естество, // Сопротивление распаду // Катализирует его».

Вот почему Россия так спокойна: где нельзя ничего изменить – там нечего и бояться. Какая разница – с Путиным или без Путина? Допустим, что восстановление свободы слова и люстрация, о которой столько спорят, доставили бы несколько приятных минут незначительной части населения. Но эта часть так незначительна… а шевелиться так холодно… Замерзающему в снегу тоже не хочется шевелиться, да на известной стадии это уже и бессмысленно. Так что в словосочетании «спокойная Россия» одна буква становится все более лишней.

Общественное спокойствие в самом деле про держалось до середины 2016 года. Сейчас, впрочем, видно, что нервозность и агрессия просто загнаны внутрь. Вообще же иное спокойствие хуже бунта – ибо показывает, что терминальная стадия в самом деле достигнута; прогнозов на ближайшее будущее, однако, давать уже не берусь.

При чтении прощальной (на деюсь, только в географическом смысле) колонки Леонида Бершидского в «Снобе» – про то, как он больше тут не может и уезжает в Германию, – я обратил внимание не столько на факт его отъезда – печальный, конечно, – но именно на перечень примет времени. Людей, выбегающих курить из кафе (конечно, это не трагично, однако показательно). Людей, лишающихся одного интересного СМИ за другим (уже после колонки Бершидского сообщила о своем закрытии прекрасная учительская газета «Первое сентября», так прямо и написано: не можем, мол, работать в атмосфере победившего зла). Далее упомянуты плакаты «Вернули Крым – вернем и Москву без пробок» и прочие примеры тотальной пропаганды. И отсутствие выборов. И процессы вредителей – они начинаются в связи с падением «Протона», где-то там в НПЦ Хруничева намеренно нарушали технологическую дисциплину… В общем, масса примет ухудшающегося климата, тотального доносительства и взаимной подозрительности, чтобы не сказать ненависти; да и экономика российская чувствует себя всех уже, и многие в этом убеждаются на собственном примере, следя за ростом цен и сокращениями рабочих мест. И тем не менее мы можем не сомневаться: все это будет встречено с горячим одобрением или, по крайней мере, не отразится на рейтинге власти. Больше того: чем хуже – тем лучше. Людям нравится, что им запрещают курить в кафе, смотреть хорошие спектакли и читать честную прессу. Им нравится – с полным сознанием падения – читать Ульяну Скойбеду или Ольгу Туханину. Им нравится лишаться элементарных прав человека и травить защитников этих прав. Наконец, хотя они отлично знают цену нынешней власти, им нравится формировать ее культ.

Почему? Объяснений может быть только три. А там, где есть три, – нет ни одного. Между тем мне кажется, что одно из этих трех верно – знать бы только какое. Предоставляю этот выбор читателю. Первое: плохая жизнь – с отсутствием каких бы то ни было выборов – отождествляется с генетической памятью о силе, величии. Если мы не напрягаемся – какая же это сила? Поскольку общенационального проекта, который требовал бы осмысленного напряжения, у нас сегодня нет – скажем, затягивание поясов ради полета на Марс вполне сгодилось бы, но поясами эту задачу не решишь, – приходится наслаждаться трудностями без космического результата, просто трудностями ради трудностей. Можно думать, что ты бедствуешь не просто так, а ради утверждения в мире великих принципов России: Америка и Европа несут миру смерть, а мы – любовь и солидарность. Чем больше негодование и ужас всего мира, тем мы ослепительнее.