Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)

Я думаю, главный тренд момента угадает тот, кто найдет сегодня повод для оптимизма. Кто сможет рассказать об отважно выживающем россиянине, о профессионале на своем месте, о человеке, которому, в конце концов, придется отстраивать Россию после нескольких лет гниения. Сегодня востребованы талантливые дети, героические врачи, настоящие офицеры. Сегодня нужны фигуры вроде спасателей девяностых – когда Сергей Шойгу стал чуть ли не единственным национальным героем. Нужен герой – не разрушитель, не грозный противник секса, не защитник пещерности, но человек, сохранивший здравый рассудок среди безумия. Я не думаю, что такого человека способны обнаружить поставщики крови и грязи из желто-патриотических холдингов или журналисты федеральных каналов. Его придется искать тем, кто хочет перемен, потому что эти перемены будут осуществляться именно такими людьми. Их много. Я их вижу.

А возражать на унылые реляции российского телевидения разговорами о том, как все плохо, по-моему, бессмысленно. Тренд 2015 года – поиски несломленных, пропаганда душевного здоровья и объединение всех живых вместо тотального размежевания, навязанного полумертвыми. Запреты, беспокойства и извращения – вот российский новостной фон, и виноваты в этом, думается мне, все-таки не журналисты: они бы рады, и к услугам Кремля как-никак девять десятых внесетевой прессы. Даже блогеры, специализирующиеся на рекламе наших достижений, ограничиваются похвалами демографии: «Дети у вас – лучшее, – заметил японец, – потому что все остальное вы делаете руками». Ну покажите же мне уже, серьезно прошу, великие достижения новой России вроде международного успеха йота-навигатора: неделя прошла, а я все радуюсь! С тех пор как перебежал Депардье, никакого ни в чем удовольствия, а Белуччи с Касселем вообще переехали от французских налогов в Рио-де-Жанейро, как будто его можно сравнить с Саранском!

Почему я вполне серьезен, когда пишу это? Потому что в России, особенно зимой, особенно холодной, в самом деле невыносимо слышать только о том, как кто-то кого-то разоблачил, растлил, украл или посадил; о том, как еще чего-то нельзя, а еще кого-то наградили за слова «Я вас обожаю». Не тот у нас климат, чтобы жить такими новостями.

Сбылось стопроцентно, ибо Россия действительно живет сейчас новостями о награждениях, арестах и обысках (ну еще санкции: даже с театра военных действий в Украине и Сирии ничего не передают). Новостей нет и не предвидится: репрессии давно не новость. Что так жить нельзя – понимают все (все вообще всё понимают с 2011 года), но как этому противостоять – пока неясно. Оппозиция, возможно, научится генерировать хорошие новости (кого-то спасла благотворительность, кто-то уехал и хорошо устроился), но это сомнительная альтернатива. Вообще же новость как жанр, видимо, не воскреснет до тех пор, пока не прозвучит на весь мир та единственная информация, которой все ожидают с надеждой и страстью. (Сами понимаете, я о Втором пришествии.)

Бурное обсуждение фильма Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», – Первый канал, заметим, оказал картине медвежью услугу, широко распиарив ее и показав интервью режиссера, – навело меня на некоторые размышления отнюдь не эстетического свойства. Главный аргумент большинства критиков – чересчур гламурный подход Кончаловского к русской деревне. Один автор так прямо и пишет: чтобы показать страдания народа, режиссер выбрал красивейшие северные места, а не какое-нибудь депрессивное Нечерноземье.

Господа. Михалков-Кончаловский совершенно не имел в виду показывать страдания народа. Это вы его с кем-то перепутали. Он снимал недорогой, но масштабный эпос о народной жизни. Снять фильм из жизни глубоководной рыбы не значит показать страдания рыбы. Да, она живет в воде, ей мокро, на больших глубинах темно, ей угрожают хищники, но это ее среда обитания, в мегаполисе ей делать нечего. Говорить о страданиях можно, по-моему, только в том случае, когда герой столкнулся с обстоятельствами непреодолимой силы. Когда он тяжело болен, избит численно превосходящим противником, противозаконно арестован и не имеет шанса добиться справедливости, лишился близкого родственника, наделен столь непривлекательной внешностью, что не имеет шанса на взаимность (впрочем, и в этом последнем случае многие переигрывали судьбу). Все остальное – не страдания, а образ жизни, вопрос личного выбора, если говорить без метафор.