Михаил Хлебников - Большая чи(с)тка

Проблема в том, что «вульгарность» и «отсутствие презрения к людям» не всегда выступают синонимами успеха. Более того, встречаются случаи, когда литературная вульгарность вполне органично сочетается с крайне низкой оценкой окружающих. Пожалуйста, откройте малоизвестные сочинения популярного Михаила Веллера. Понимал это и Оруэлл, вынужденно переходя к широким обобщениям и рассуждая уже об антиинтеллектуализме как таковом, безо всякой «рафинированности»: «Существование хорошей плохой литературы – тот факт, что человека может увлечь, тронуть или даже взволновать книга, которую разум просто отказывается принимать всерьёз, – напоминает нам о том, что искусство – не то же самое, что работа мозга». Отсылка к «читателям без мозгов» – вариант слабой и легко опровергаемой аргументации. Бестселлером может стать и сложно организованный текст, примеры чего можно найти как во времена Оруэлла, так, и к счастью, в наши дни (Л.-Ф. Селин, Д. Фаулз, Г. Гарсиа Маркес, Д. Литтелл). Оруэлл совершает ещё один отчаянный заход на цель, не надеясь, впрочем, на точность попадания: «В так называемые романы Уиндема Льюиса, такие как “Тарр” или “Высокомерный баронет”, вложено столько таланта, что хватило бы на десятки средних писателей. Однако дочитать хоть одну из этих книг до конца – тяжкий труд, потому что в них нет некоего не поддающегося определению качества, чего-то вроде витамина литературы, которое есть даже в такой книге, как “Когда наступает зима” А.-С.-М. Хатчинсона». Несмотря на неуклюжесть пассажа, определение через отрицание и его размытость для сознания, автор с третьей попытки сумел «зацепить» настоящее важное свойство «хороших плохих книг» – наличие в них «витаминов литературы».

Теперь я предлагаю перейти от эссе Оруэлла к анализу современной литературной ситуации и разобраться, как обстоит ситуация с витаминами на книжном рынке. Начнём с общих положений. Несомненным фактом является падение влияния литературы на современное российское общество. Параллельно с этим происходят изменения в таком сакральном символе отечественной культуры как «русский писатель». Ещё совсем недавно степень его успешности напрямую зависела от количества читателей и уровня общественного резонанса. Как правило, два эти вектора были последовательно взаимозависимы. Толстой превратился в «зеркало русской революции» уже после «Войны и мира», «Анны Карениной» и «Воскресения». К исключениям можно отнести парадоксальные отклонения в советскую эпоху. Тогда могли возникнуть литературные явления, не подкреплённые должным количеством читателей. Ситуация могла носить почти комический характер, когда читателей каких-либо «эпохальных» текстов можно было элементарно пересчитать.

С другой стороны, малое число читателей компенсировалось «погружённостью в текст». И здесь можно встретить образцы, прямо скажем, читательского подвига. Так, Анна Ахматова оказалась горячей поклонницей «Улисса» Джойса, о чём заботливо рассказывала мемуаристам: «Вы не понимаете её потому, что у вас времени нет. А у меня было много времени, я читала по пять часов в день и прочла шесть раз. Сначала у меня тоже было такое чувство, будто я не понимаю, а потом всё постепенно проступало, – знаете, как фотография, которую проявляют. Хемингуэй, Дос Пассос вышли из него. Они все питаются крохами с его стола». Стоит упомянуть, что, опять же по словам Ахматовой, английский язык она ударно, в духе эпохи, освоила за какие-то полгода. Для Василия Аксёнова писательским потрясением, открытием в Джойсе, стало «сжимающее мошонку море». «А ты читал Джойса?» стало паролем для советских интеллектуалов.

Вспомним по ассоциации также историю с альманахом «Метрополь». Сумма его отечественных читателей складывалась из самих авторов и идейно выдержанных критиков, которым доверили «ознакомиться», часто избирательно, с порочными текстами для последующего печатного осуждения. Прозорливая советская интеллигенция, прочитав установочные статьи, поняла: «Метрополь» – шедевр, отчаянный порыв к свободе независимых талантливых авторов. Проблема возникла, когда в перестройку альманах всё же напечатали, что привело к печальной необходимости усечения формулы: «Метрополь» – отчаянный порыв к свободе независимых авторов.

Но те времена миновали, долгие годы мы живём в ситуации относительной культурной свободы. Творцы могут вступать в заочное соревнование между собой в борьбе за читательское внимание и титул «властителя дум». Но здесь мы сталкиваемся с внешне непонятным неприятным сюрпризом. Значительная доля «спортсменов» просто сходят с беговой дорожки, предпочитая иные, закрытые от пристрастного ока литературного болельщика мероприятия, которые в какой-то мере тоже носят игровой характер. Раскроем нашу нехитрую символику.