Клара Скопина - Мы дети войны

На фото моя семья (слева направо): папа – Павел Григорьевич, мама – Галина Николаевна, я, дедушка – Николай Андреевич, бабушка – Александра Степановна.

22 июня 1941 года. Солнце во всё небо – редкостный для Урала день! Ни облачка, ни намёка на перемену погоды.

Мне 11 лет. Сегодня всей семьей – мама, папа, бабушка, дедушка, тётя Нина, я – ходили на кладбище, обошли всех близких и знакомых, в том числе прошли и на еврейское кладбище рядом, положили цветы, вспомнили всех, – не знаю, почему именно в этот день, но он запомнился… Вернулись к обеду, папа с дедушкой сели за шахматы, как всегда в воскресенье, кода мы все собирались у бабушки; женщины стали накрывать на стол, я выскочила к девчонкам во двор, они качались в гамаке… Было солнечно, шумно, весело…

И вдруг – громко, радио: война! Я бросилась в дом, крикнула: «Бабушка! Война!». Почему ей? А не всем? И бабушка схватилась за сердце. И почти прошептала: «Валечка…».

Младший сын, мой дядя, мамин брат, музыкант, последние 2 года служил в армии, в Эстонии… Оставалось служить ещё год, и снова музыка, преподавание или консерватория… Только что письмо от него было…

Вот с этой минуты и до последнего часа бабушка будет ждать Валечку. Верить и ждать…

…Мы бежим с бабушкой по темной-темной улице, на дворе ночь, все окна Свердловска укрыты черными маскировочными шторами. Ни один немецкий самолет, даже если прорвется до Урала, не сбросит здесь бомбы. Ведь все наши уральские заводы работают для фронта. И новые эвакуированные из Москвы и Ленинграда. Отец говорит: «Артиллерия – бог войны!» Орудия, пулеметы, танки, а потом – и «Катюши». Отцовская «девятка» работает круглосуточно, как и Уралмаш, и Верх-Исетский, и «восьмерка» на Эльмаше…

А мы с бабушкой бежим – можно ли поверить! – из кинотеатра «Октябрь»; деду – заводскому мастеру-краснодеревщику – дали два билета на его шарикоподшипниковом на ночной сеанс. В фойе не протолкнёшься, битком набит кинотеатр… И правильно, говорим мы с бабушкой, фашистам не удастся остановить нашу жизнь. «Тише!» – шепчет бабушка, но я ещё успеваю сказать: «Жаль, что мне только одиннадцать лет, вот девочке в фильме – четырнадцать, так она убежала на фронт! А меня не пропустят!». «О, господи! Что ты такое несёшь!» – чуть не в полный голос говорит бабушка. – «Сходили, называется, в кино! На фронт она! Да там дяди Вали хватает!».

Дядя Валя! Валя, Валька, да он мне просто как братишка, всего на десять лет старше (или на одиннадцать)! Мы с ним около бабушки – на равных.

Только он так много умеет в отличие от меня! Фотографирует всё время нашу семью, хотя возни со старым треножником и маленьким фотоаппаратом ужасно много! «Зато у нас семейная картинная галерея на все времена. Соскучился, посмотрел, и снова повеселел!», – говорит он. И верно: в неё затесалась даже необыкновенная и почти печальная фотография, моя собственная шестилетняя! Ночью меня «выходили» с помощью «скорой помощи», оказалась «желтуха», гепатит, и от страха, что меня потеряют, бабушка попросила дядю Валю среди ночи поскорее меня сфотографировать. И осталась моя круглая, короткостриженая голова с заплаканным улыбающимся лицом: наверное, с тех пор и приклеилась улыбка на всю жизнь.

Та самая фотография. Мне 6 лет.

(А фотографию мне привёз в 2015 году друг «суворовских» времён, школьных лет, «дитя войны» Эдик Цумарев, с его надписью – «Уральский медвежонок…» Как она к нему попала? Как можно сберечь чужую детскую фотографию на таких перекрёстках дорог: Свердловск, Дзау-Джигау, Москва и многие-многие другие, одно училище, другое, академия? Конечно, дядь Валин талант заворожил!

Ещё дядя Валя – единственный во дворе гонял на велосипеде, решаясь и меня пристроить на раму, – невозможно от меня отвязаться!

Дядя Валя всё время с баяном, разучивает «седьмой вальс» Шопена, готовится к экзаменам в музыкальном училище, а я его «дергаю», завожу, у нас не закончена игра: кто дольше на скакалке выдержит прыжки! «Эх, ты, – сердито говорит он, – учись, пока я жив! Ведь это Музыка! Садись рядом! До бабушки будем заниматься!»