Гала Эйснер - Бродилки по Сочи. Архитектурно-исторический детектив

Друзья-враги

Снова встретились бывшие приятели в 1841 году, в Пятигорске. У одного на груди орден, а другой, несмотря на беспримерную храбрость, участие в опаснейших операциях, так и не был отмечен наградой. Лермонтов служил в Тенгинском полку, неоднократно рисковал в стычках с горцами, но его фамилию регулярно вычёркивали из наградных списков. Общеизвестно, что Николай I терпеть не мог поэта. Вернее, поэта и писателя он в нём не признавал, а видел зарвавшегося, нахального юнца с сомнительной семейной историей и постоянно продвигающей его энергичной (надоедливой) бабушкой. Царь не был глуп, но за внешним позёрством, скверным характером Лермонтова не рассмотрел главного – его ценности для русской поэзии и, ещё больше, прозы. Лермонтов ухаживал за Натальей Мартыновой, но изводил ее брата, друга юности, насмешками. Добродушный Николай не реагировал. До поры до времени. Но в роковой вечер на балу в доме генерал-губернатора Пятигорска Лермонтов язвительно назвал Мартынова «страшный горец». Именно в этот момент (случайность!) стихла музыка и остроту услышали многие. Засмеялись. В зале находилась девушка, за которой ухаживал отставной майор Мартынов. Она тоже услышала этот смех над своим женихом. Кавалергард вскипел и резко ответил Лермонтову. Тот вызвал его на дуэль. По воспоминаниям секунданта поэта, Александра Илларионовича Васильчикова, тот сказал ему незадолго перед дуэлью, что будет стрелять вверх, так как виноват перед другом. Лермонтов имел большой дуэльный опыт и прекрасно стрелял. Чего нельзя было сказать о его визави. Николай Мартынов не хотел стрелять, но отказаться не мог. По неписаному дуэльному кодексу, вызвавший на поединок и отказавшийся от него однозначно обществом признавался трусом. Клеймо на всю жизнь, изгнание из своего круга. Закрытые дома, отказ в общении. Общественный бойкот. Но лучше б он отказался тогда! Потому что изгнанником в своём отечестве несчастный Николай Соломонович Мартынов всё равно стал.

Сошлись, и он упал!

15 июля 1841 года у подножия горы Машук бывшие друзья, а теперь враги, подошли к роковой черте своих судеб. Оба совершили чудовищную ошибку. Для одного из них она стала смертельной. Другого приговорила к вечному общественному порицанию и мукам совести, раскаянию. Лермонтову 26, его сопернику 25. Поэт стреляет в воздух. Мартынов не целясь отвечает и… убивает надежду русской литературы. Свидетель дуэли, Николай Николаевич Раевский (невероятное вплетение ещё одной судьбы – бывшего начальника Черноморской береговой линии, с 1837 по 1841 годы, причастного к основанию фортов у Субаши, Псекупса, Вельяминовского, Новороссийского), позднее напишет о том, как Мартынов после выстрела подбежал к лежащему на земле поэту, поклонился и сказал: «Прости меня, Михаил Юрьевич». После этого добровольно явился к губернатору Пятигорска и сдался. Покаяние отбывал в Киево-Печерской Лавре. Первоначально срок наказания определили в 15 лет, затем скостили до 7 лет. По факту, убийца в монастыре пробыл год. К причастию его допустили только в 1846 г., спустя пять лет после дуэли. Издатель Илья Арсеньев вспоминал: Николая Соломоновича всю жизнь мучило чувство вины за убийство друга. Жена Софья родила ему 11 детей, но до старости не дожила. Люди их сторонились где бы Мартыновы ни жили. В Киеве дуэлянту прохожие плевали вслед. В Москве демократическая молодежь требовала над ним общественного суда и публичного покаяния. В конце концов, семья переехала в родовое имение под Нижним Новгородом. Там Николай Мартынов скончался в возрасте 60 лет. По некоторым свидетельствам, всю жизнь в день дуэли несчастный убийца уединялся и заказывал службу по убиенному другу. Детям он завещал похоронить себя в безымянной могиле, чтоб её не нашли и не надругались над останками. Однако так и случилось. Родные не послушали завета отца и погребли его в семейном склепе. В 1924 году в имении Мартыновых разместилась детская школьная коммуна. Подростки узнали, что здесь лежит убийца Лермонтова. Они разорили родовое захронение. Останки всех Мартыновых сбросили в пруд. Племянницей вот такого человека была владелица сочинской дачи Вера Дмитриевна, в супружестве Квитка.

Русская госпожа

Из книги Романа Соймы «От Основы до Рима»: «Очень ёмко Веру Дмитриевну охарактеризовала И. Б. Голицына. С её слов, в отличие от образованного, обладающего прекрасным вкусом А. В. Квитки, жена его была типичной русской госпожой, грешившей снобизмом и привыкшей к роскошной жизни. Мадам Квитка была весела, избалована и даже в почтенные годы обладала „молодым“, легким и чуть-чуть фривольным характером. Французским языком она владела лучше, чем русским». Тепло отзывалась о Вере Дмитриевне В. В. Клейнмихель ( фрейлина императрицы Александры Фёдоровны – супруги последнего русского царя) . Вспоминая поездку в Рим, где Верой Дмитриевной Квиткой для семьи Клейнмихель заранее была приготовлена прекрасная квартира в верхнем этаже виа Грегориана, 388, она писала: «Вера Дмитриевна – старинный друг и Мама, и наш. Мы ее очень любили, хотя по возрасту она была на половине между Мама и нами. Полная жизни, веселая, она вносила оживление всюду, где появлялась… Ее муж, Андрей Владимирович, милейший, скучнейший и порядочный человек, своим появлением обыкновенно охлаждал общую веселость. Но, видя, с какой любовью и жалостью Вера Дмитриевна смотрит на него, принимали его сердечно и улыбались его неостроумным остротам…»