Витторио Страда: Западничество и славянофильство в обратной перспективе

Следовательно, требуется выработка весьма дифференцированной теории Модерности, которая рассматривала бы наряду с разными темпами и способами ее осуществления и распространения также и движения в ее поддержку (различные варианты «западничества»), и движения против (различные варианты «славянофильства»). Можно сказать, что Запад – как воплощение Модерности – породил оба типа этих движений, равно как породил и либеральную демократию, и тоталитарный авторитаризм. В таком случае речь будет идти, например, о том, как в сравнении с западным франко-английским протоядром Модерности происходила «западнизация» Германии. А затем требуется рассмотреть распространение «западнизации» на Америку и формирование специфически североамериканской западности, в отношении к которой проявилось, в форме антиамериканизма, западноевропейское антизападничество. Кроме того, необходимо рассмотрение феномена Японии и – более широко – стран Тихоокеанского региона, не забывая при этом и Турции. «Российский случай» при всей его исключительной важности во времени и пространстве в мировой истории – один в целом ряде других. Поэтому он требует изучения во всей его специфичности, а не абсолютизации его мнимой уникальности.

Наконец, мне хотелось бы остановиться на следующих вопросах. Во-первых, можно ли сегодня продолжать говорить о российском или каком-то другом национальном западничестве? Говорить о нем в смысле «классического» западничества нельзя: ведь мир «западнизирован». Западнизация произошла не в смысле всеобщей гомогенизации, а означает преобладание Модерности, и этой участи не избежать никому, при всех попытках сопротивления ей, как не избежать и Техники. Уже спор между западниками и славянофилами в России XIX в. является типичным для Модерности той эпохи не только потому, что и славянофилы были пропитаны европейской культурой, но главным образом потому, что вся их проблематика, как и их сопротивление, были составной частью процесса и общей травмы Модерности в специфических российских формах. Сегодня, когда мир целиком характеризуется доминантой Модерности, Запад утрачивает свое центральное положение, и сама Модерность становится постмодерной. Не история пришла к концу, как было заявлено недавно, но наступила фаза «постистории», для которой характерна новая модальность динамики. Ошибка Шпенглера в том, что он применил свою циклическую схему, свойственную другим цивилизациям, и к Западу, и постулировал таким образом его закат, не поняв специфичности, а вернее, уникальности Запада как «отрытой» цивилизации, и его революции Модерности, которая имеет тенденцию распространяться по всему миру. Оказывается несостоятельной и протомодерная схема бесконечного линейно-поступательного движения истории, причем образ спирали есть не что иное, как вариант этой схемы. Новый тип исторического движения – не круговой, как в античном космически-метафизическом видении, не линейный или спиралевидный, как в философско-историческом понимании Нового времени, – это, скорее, волновое или, образно говоря, океаническое движение, потому что человечество превратилось в некое подобие бурного океана, в который влились самые разные отдельные потоки.

Современное общество само по себе – новая структура как по отношению к домодерной традиции, так и к первой стадии Модерности. Я определил бы новый тип общества как «голое общество»: ведь общество нашего времени лишено всех идеологических покровов, в какие рядилось сакральное, да и то же модерное общество, облаченное в секуляризованные мифы религии прогресса и культа научного знания-власти (сциентизм). Тоталитаризм в его коммунистическом и нацистском вариантах можно рассматривать под этим углом зрения как попытку обрядить в псевдосвященные одежды и мишуру (миф расы или пролетариата) псевдомодернизированное общество, придав ему псевдосакральность, единственным источником и гарантией которой были Партия и Идеология.

Парадокс такого различия между «голым обществом» и «облаченным обществом» в том, что первое далеко не «прозрачно», а второе весьма даже «прозрачно». Наоборот, под идеологическими одеждами главным образом псевдомодерных тоталитарных режимов, а также домодерных иерархических систем механизм политической и социальной организации власти легко различим, но, конечно, не для тех, кто является частью этих режимов и систем, поскольку эти последние не хотят, чтобы их «оголяли», и не позволяют, чтобы их видели «свои». Современное «голое общество», напротив, открыто всеобщему обозрению, но по своей природе оно «непрозрачно» из-за исключительно большой и постоянно возрастающей сложности его организма, только частично поддающегося описанию гуманитарных наук. «Голы» и «непрозрачны» не только общества наиболее развитых частей мира, но весь мир настоящего в его разнообразии «миров»: сама глобальность человечества, которое, лишенное универсальных идеологических покровов и скорее разряженное в самые разные, уже фольклорные, локальные костюмы, не позволяет, чтобы его проницали «философским» взглядом с той претензией на тотальность, которая была присуща великим идеалистическим (Гегель), материалистическим (Маркс), позитивистским (Конт) системам.