Игорь Угляр - Автопортрет

Она прошла на расстоянии вытянутой руки с кавалером. Столик недалеко от оркестра, я, Лёха, две дамы. И ты, продефилировавшая рядом с кавалером.Три месяца минуло с тех самых пор как ушел в никуда от женщины которая застила собою весь белый свет, а вот взял и ушел. Прошла бездна времени и я спрашиваю себя в раз который, как возможно такое, почему ты бежишь словно от чумы от человека без которого еще вчера не мыслил жизни. Буквально и в прямом смысле этого слова. Расстанься мы раньше, и я бросился бы в канал, занемог надолго в дурке, но вот нечто переворачивается вверх тормашки и я ухожу, нет – убегаю сломя голову, но вот – ты прошелестела мимо, всего – то навсего, с кавалером…

Ночью той в доме том прежнем руками голыми разломано было всё, что невозможно разломать руками голыми, ножом простым кухонным изрезано всё, что невозможно лопаткой саперной. Я таки дождался ее. Затем мы еще встречались дважды. Спустя годы и десятиления. Скелет этот из своего персонального шкафа я заберу с собой. Как унесу ночную исповедь – признание случайного собеседника по блоку 3-А в городе, откуда полыхнула Вторая мировая. «Не трогайте их, они такие же как и вы, только переодетые», – предостерегал бесов Мефистофель, готовящихся ринуться в бой против ангелов. Кто я – ангел кроткий, в жизнитравинки не сорвавший, или демон с переналитыми кровью глазами, готовый растерзать любимое существо? Ревность, это что, как, откуда берется чувство это испепелящее страшнее которого природа не выдумала ничего, терзался и мучался вопрошая себя при прыгающих бликах – зайчиках на выпуклой сводчатой поверхности каземата в ночной тишине лишь изредка нарушаемой специфическими шорохами, почему выворачивает нас, рвет наизнанку болью дикой, почему сатанеет, разум теряет, да он скулит просто, щенку малому уподобляясь, то, что было человеком раньше.

Сейчас мне известен ответ на этот опрос. Знай же и ты.

Повторно грохнуло меня в Киеве, хотя и знакомы то были всего ничего. Обидчив крайне к сожалению моему величайшему, раним вроде как – лучше б оно наоборот. Жизнь сволочная, вот и черноротый оттого, как выразилась знакомая одна (опять же бывшая) так не будешь же навроде ивы плакучей, когда на месте ровном тебе в душу норовят плюнуть. Неужто не доходит, элементарного не понимают, что нельзя так с собакой даже, что за тупость удивительная такая… ты что – то ляпнула такое, чего ляпать аж никак непозволительно, а я возьми и – заткнись. Ненадолго, недели на две так. Цельных недели две из жизни вычеркнутых – гигантский срок!, помереть можно, правда затем лицо некое третейское намекнуло так осторожненько, что мол особа как бы в недоумении некотором, как бы не против, то есть как бы за… Да мы люди не гордые, да мы завсегда за! И ты, простак этакий, броду не разведавши, рванул, стремглав причем, по эскалатору, доверху… а ты спускалася как оно в случаях таких и водится донизу. И тут взгляды наши встретились и пресеклись даже, ты даже от неожиданости отстранилась от него… это было на КЛОВСКОЙ, сейчас ты там уже не работаешь, еще бы, краля такая на КЛОВСКОЙ какой – то, теперь ты в самом месте шикарном в роскошной конторе самой что в двух шагах от памятника предводителю с булавой высоко над головой поднятой, подле которого годы спустя мы встретимся в раз наш последний, ты обовъешь шею мою руками своими и поцелуешь так, что у меня закружится голова, затем мы присядем в заведении что на спуске и долго будем рассматривать некогда родные черты с тем, чтобы затем позабыть их навек.

Затем лица наши сблизятся и мы начнем вдыхать друг друга, как тогда, на Подоле, когда ты шептала: «Запах, я люблю этот запах…», ведь мы без ума от этого, в самые ноздри бьющего запаха, аромата присущего только одному, рядом сидящему существу с чисто вымытой белой кожей безо примесей всякой химичекой дряни. Мы тыкаемся друг друга носиками слепо словно новорожденые котята и что – то бессвязно лепечем, затем я беру твои пальчики в свои и начинаю их покусывать, самые что ни на есть кончики, пристально вглядываясь в глаза, что напротив, которые всё суживаются и суживаются, словно у кошки. Но это, как и многое чего другое, произойдет годы спустя, а пока – а пока вы спускаетесь, я же соответственно подымаюсь, что – то происходит с глазами моими, в которых богомольная старушка там же, на МИНСКОЙ увидела нечто нехорошее, страшное даже, грозящее – она вырвала меня из толпы хватая за рукава и стала просить, требовать, умолять, мелко – мелко осеняя беспрестанно крестным знамением. Затем, затем я очнулся поздно, очень поздно. В померкнувшем было сознании начало чего – то там проясняться. Да, вот здесь, около пустой бутылки это произошло в первый раз, ну почему же, похвалил память свою, отчего же, прекрасно помню всё, затем провал, и снова – словно молнии вспышка при выде стула опрокинутого, Боже, так это произошло здесь и так между мною и существом тонконогим этим, затем я тянусь к недопитому стакану и свет утренний меркнет в глазах спасая разум мой.