Игорь Угляр - Автопортрет

Что это было? Амок? Мираж? Климакс? Наваждение? Истерика мужика, которому не дала баба? Любовь, которая встречается раз в жизни и о которую вытерли ноги? Предали осмеянию? Глумлению? А может это был мираж?

«Дым рассеялся – и они расстаяли!» – молвила королева Елизавета Английская, и испанские галеоны исчезли в морской глубине. Тебе никогда не доводилось наблюдать это чудо природы? Оно возникае внезапно, словно привидение где – то на самом краю бескрайней пустыни, там, где небо сливается с землей, фантасмагорическое видение пальмовых рощ среди оазисов плещущихся вод манящих и зовущих своими сиренами тебя, страждущего путника и обессиленого скитальца, опрометчиво пустившегося в дальний путь. Ты явно не рассчитал свои, более чем скромные силы, сбивающий в кровь ноги, гонимый жаждой, палимый лучами одиночка, бредущий из сил последних посреди выжженого пекла, спотыкающийся, падающий, ползущий, карабкающийся и словно червь извивающийся путник. Рука протянутая твоя, дотянувшаяся среди райских кущей до плода наткнется на сухую верблюжу колючку, уныло и одиноко раскачивающуюся на ветру посредивыжженой солнцем пустыни.

Человеку свойственно вспоминать. Где – то слышал, что когда ты думаешь о ком – то, то и он, повинуясь неким флюидам невидимонеслышимым думает, ну ладно – хотя бы изредка вспоминает тебя. С некоторыми я до недавнего времени перезванивался и слышал в ответ: «Ты не поверишь, дорогой, но я только о тебе подумала…», я конечно не особо верю, но эта ложь из категории простительных, почти святая, каждому хочется, чтоб о нем, думали, вспоминали, мечтали, и скажи что не так? Проклятое время стирает, размывает лица, образы, черты, некогда дорогие и любимые, воспоминания эти очень светлые, интимные, потаеные, ни с чем ни сранимые, греющие душу. Ну и как же мне вспоминать тебя, а? Да лучше никак совсем, вот как! А ведь я к тебе неплохо относился, чего уж там. Знаешь, нет такого мужика, которому бы не дали по морде, это нормально, так и быть должно – непереносима оплеуха, пощечина, синяк рассосется, отпечаток же ладони женской будет гореть вечно. Гримаса судьбы в том, что получен он от человека, к которому я испытывал ни с чем не сравнимое чувство, страсть, наваждение, манию, перешедшую в болезнь… и ведь не ответишь ибо словно ребенок малосильный или старик уже совсем обессиленый.

Всё написано хаотично, разорвано по времени смыслу, содержанию, не могу сосредоточиться, сконцентрироваться, да и не хочу и не надо, к чему?, спрашивается, это мое внутреннее состояние, из которого пока выйти аж никак, стало так тому и быть. Прошел месяц всего, слишком ничтожно мало, чтобы прити в себя, говорят, когда ты теряешь близкого человека, хоронишь его, то к жизни возвращешьмя неизвестно когда – если вообще возвращаешься. Я ж и говорю, понадобится время чтобы вытравить, стереть, забыть, усилия мои титанические не пропадают втуне, но опять, же, эти встречи случайные которых не избежать, каждая из которых будет тупой болью отдаваться в сердце твоем.

Карловы Вары. Незаметно прислушиваюсь к одной давно позабытой речи, на которой общается между собой група южан. Слова их доходят как – будто сквозь вату, с опозданием, словно продираясь сквозь годы как человек продираеся сквозь лесные дебри. Прошло столько лет, но память встрепенулась, отреагировала, причем моментально, вспомнила, правда далеко не всё, но тем не менее, правда сказать уже ничего не могу, язык омертвел, вместо греческих выскакивают испанские, один язык заменил собою другой – не убил, просто занял место пустующее, но не совсем как и не до конца самого – так же как в жизни мужчины женщина занимает место другой женщины, а в жизни женщины один мужчина сменяет другого, а у тех и других вместе взятых одна любовь сменяет другую, в чем жизнь наша и спасение, иначе мир давно бы перевернулся, превратился в скопище сумасшедших, захлебнулся в слезах боли, задохся и оглох от крика отчаянья, наше спасение в том, что инстинкт жизни перебивает самое глубокое и сильное из человеческих чувств дарованой природой людям, и они перестают ими быть.

Закрываю глаза. И ничего не выходит. В смысле воображения. Я пытаюсь представить себе женщину к которой у меня чувство и хоть как – то, хоть что – то, прочувствовать. Но ни хоть как – то, ни хоть что – то не прочувствуется. Я прикасаюсь, вдыхаю, перебираю, целую, едва видимо, слышно, нежно, и – ничего. Словно между нами стекло. Толстое, матовое, непроницаемое, загородившее, похитившее у меня целый мир. За котором я словно на необитаемом каменистом острове, сердце мое и душа уподобились прибрежному, омываемому холодными океаническими водами равнодушно бьющиму по аморфному, бесполому, лишеному чувств человеческих камню, в которое я превратился без женской любви, без тебя.