Юрий Антонишкис - Почему в СССР не был построен коммунизм. Социологическое исследование

А вот резюме известного в нашей стране писателя, участника Великой Отечественной войны Василя Быкова.

«Фронтовикам хорошо памятны послевоенные 40-е годы, когда они возвращались в разоренные города и голодные села. Никто в то время не рассчитывал на какой-либо достаток, не претендовал на привилегии – надо было впрягаться в адский труд и налаживать разоренное. И тем не менее уже тогда стало ясно, что народ-победитель заслуживал большего – по крайней мере элементарного к себе уважения за беспримерную в истории победу. Вместо того Сталин безжалостно вверг его в пучину прежних репрессий. Очень скоро возобновились (впрочем, никогда не прекращались) «посадки» демобилизованных фронтовиков по малейшему подозрению в инакомыслии, за пресловутую «антисоветскую пропаганду и агитацию». За трезвое слово о западном (буржуазном) образе жизни, на который мы успели взглянуть в последние месяцы войны и удивиться, обнаружив, что жили там далеко не так, как нам твердили много лет до войны. Жили достойнее нас, богаче и свободнее. Конечно, можно было молчать об этом, но не думать, не размышлять было невозможно. Те из нас, которые после войны продолжали свою жизнь за рубежом и в странах так называемой “народной демократии”, не могли не видеть, как прибывшие в нашем обозе политиканы ломают налаженный вековой образ жизни этих стран и во что это обходится освобожденным народам. “Свобода”, которую принесли освободители, во всех отношениях была страшнее довоенного, буржуазного “закабаления”. В итоге все кончилось тем, чем и не могло не окончиться, – разочарованием в идеях социализма, крушением традиционного славянского братства, поголовным распространением русофобии, означавшей, по существу, всеобщую советофобию. Уже тогда стало ясно, что в прошлой кровавой войне, отстояв Родину от фашизма, мы упрочили и сталинскую тиранию. Благодаря нашей пролитой крови тирания обрела второе дыхание, ее власть распространилась на пол-Европы, по существу, надолго затормозив естественный ход исторического развития. Как и всегда, наш вождь и учитель был глух к страданию народа – его имперское сознание было занято проблемами расширения и упрочения безраздельной власти. Покончив в канун войны с Троцким, он тем не менее не отрешился от его идей, включая и идею мировой перманентной революции».

Как мы теперь можем убедиться, масса умных людей давно подвела итог гибельному эксперименту большевиков с Россией. И совершенно очевидно, что крах коммунистической идеологии и распад Советского Союза – плод не только происков империалистов и тлетворного влияния Запада, а закономерный исход чужеродного обществу очередного мыльного пузыря истории. Правда, цена этого «мыльного хлопка» непомерно велика. Теперь философские умы непременно озаботятся вопросом, а что же ждет Россию дальше? Приведем некоторые уже имеющиеся соображения на этот счет.

Чрезвычайно интересно суждение одного из первых российских демократов Александра Ивановича Герцена, высказанное им в «Письмах в будущее». В середине XIX века Герцен писал: «Основной тон его (т.е. будущего) мы можем понять теперь. Он будет принадлежать социальным идеям. Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Глухое брожение, волнующее народы, происходит от голода. Будь пролетарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме.

Возьмите табун диких лошадей, – совершенная свобода и равное участие в правах, полнейший коммунизм, зато развитие невозможно. <���…> Человек серьезно делает что-нибудь только тогда, когда делает для себя. Демократия – это по преимуществу настоящее: это борьба, отрицание иерархии, общественной неправды, развившейся в прошедшем, очистительный огонь, который сожжет отжившие формы и, разумеется, потухнет, когда сжигаемое кончится. Демократия не может ничего создать, это не ее дело, она будет нелепостью после смерти последнего врага. Демократы только знают (говоря словами Кромвеля), чего они не хотят, чего они хотят, они не знают. В демократии страшная мощь разрушения, но, как примется создавать, она теряется в ученических опытах, в политических этюдах. Конечно, разрушение создает, оно очищает место, и это уже создание, оно отстраивает целый ряд лжи, и это уже истина. Но действительного творчества в демократии нет, – и потому-то она не будущее. Будущее вне политики, будущее носится над хаосом всех политических и социальных стремлений и возьмет от них нитки в свою новую ткань, из которой выйдут саван прошедшему и пеленки новорожденному».