В. Карданов - Иркутское городское Иерусалимское кладбище

В продолжение нескольких лет, будучи доверенным лицом княгини, он постоянно исполнял добросовестно свои обязанности. Не буду приводить подробности его личной жизни, скажу только, что в молодости он был очень склонен к флирту. Удивительно, но женщины имели на него такое влияние, что он не мог воспротивиться впечатлениям, поддавался им, однако никогда не был распутным. Это его влюбчивое настроение отравило его совместную жизнь с добродушной Магдаленой, с которой он в конце концов развелся и женился на Zuzanne Mouscau, дочери французского эмигранта. Однако не нашел он счастья в новом браке,

Zuzannа покинула его… После её смерти, он женился в третий раз.

Когда семья Czartoryskich выступила, по причине значительных расходов, против княгини Wirtembergskiej, и в силу семейного суда ограничила ее свободу в распоряжении имуществом, Янишевский устранился от должности доверенного лица и осел в собственном поместье на Подоле, которое он, как старательный хозяин, улучшил значительно и сделал свое хозяйство образцовым. 1831 год побудил Янишевского к патриотической поддержке восстания. Его старший сын пошел в национальные ряды, но после капитуляции Zamościa был взят в плен, долго сидел в тюрьме, из которой отец едва его вызволил. Несколькими годами позже москали заключили в тюрьму уже самого Янишевского за деятельное и усердное участие в союзе Szymona Konarskiego, известного под именем «Объединитель польского народа». Пять месяцев держали его москали в киевских казематах, затем отдали под военный суд, который наказал его на конфискацию имущества и на работы в Нерчинских рудниках.

Закованный в кандалы, он был отправлен в Сибирь, и от Тобольска пешком, вместе с Adamem Kisielem и ксёндзом Tyburcy Pawłowskim, в продолжение многих месяцев их гнали этапами до Нерчинска. В изгнании, в убожестве и тяжелой работе вел он жизнь без жалобы, тихо и добродушно. Утешением в этом трудном положении были ему чистая совесть и воспоминания прошлого. После освобождения от работ перевели его на поселение в Иркутск, где был он почитаем почти всеми. Тоска по Польше, жене, детям, слишком глубокая старость и горе не охладили в нем патриотических чувств. Умер, верный им, около 1848 года.

Янишевский баловался пером и написал комедию «Wojt rekrut или пример добронравия» и роман «Heloiza Polska». Оба эти произведения никогда не были напечатаны и похоже им не грозит эта участь. В изгнании он писал воспоминания о своей жизни. Из них то, подчеркивая эти ценные сведения из прошлого, воспользовался я многим не в самой большой степени.

В воспоминаниях описал он историю своей молодости и своего восприимчивого чувства, свои похождения и домашние хлопоты; о своих же трудах на пользу общества, как и о тогдашнем положении страны и исторических катастрофах, из опасения следственной Москвы, сделал едва несколько упоминаний. По этой причине его дневники, умеющие заслонять случайное состояние души и оценивать себя, могут иметь ценность только для его семьи, а более обширную общественность они вряд ли заинтересуют.

Для лучшего познания его сердца и разума, выпишу несколько предложений из его предсмертного труда: «В изгнании и в одиночестве все для человека меняется: мир, который его окружал, свобода, какой пользовался, жест, темперамент, склонности и устремления. Кто любил чувствовать и мыслить – это одно только сохранил, это одно ничем не отнятое, но больное, измученное обязанностями. Путы скрепляют тело, а держат в заключении душу. Живет она, благодаря этому как бы отчасти, но уже не видит света. Ютится в теснине своей, болеет, стонет, говорит только с эхом своим – голос людской неуместен. Что же делает еще? Жаждет разлиться; хотела бы, чтобы ее услышали; набирает голос, какой не заглушило до сих пор бряцание уз, сила, неволя её окружают. Не то уже говорит, что хочет, но то, что может. Этим живет, однако. Погашенные её эти остатки дыхания сразу умирают. – Никто не имеет над этой совестью власти, ни над чувствами. Бессильна одаривать меня славой, или счастьем, которых бы, и я сам не хотел». В начале своих воспоминаний он говорит: «Начинаю вещь, которой бы никогда не коснулся, если бы смог служить отчизне советом и поступком, а не повестью и сожалением». В другом месте: «Выбросьте зло, существующее в домах ваших, эти зародыши различных пороков и общественных прегрешений, а новые и дальше не смогут пробиться. – Первым началом добродетели является не желание зла. Воспитание и образование должны готовить основу души: некоторую помощь, некоторую смелость, некоторую силу против превратностей судьбы, несчастливой фортуны, так, чтобы в каждый момент жизни, среди блаженных и прекрасных мгновений, или же противоположных, при благодарном свете дня, или во мраке ночи, ничем не дать побороть себя и всегда быть самим собой. Человек при малой и обыкновенной душе стремится только за поверхностным; связывает себя, путается, приспосабливается ко всему, что ему легче дается; основой его труда является физическая сила. Нельзя считать счастливым, ни хорошо устроенным их общество, в котором хоть одно существо страдает несправедливо. Воспитание и обучение, которые бы при более широком взгляде являлись благом для существа, а не для общества, являются незаконными и обществу противны. Милосердие приближает человека к божеству. Дары божеские в людских руках. Житницей нищих являются амбары и сокровища богачей. К сожалению, нет для них других житниц. Сегодня хлеб не падает с неба, как некогда манна евреям. Если бы упал он чудом новым, богачи расхватали бы его и оттолкнули голодных. Тиранов поддерживает плохой народ: и сама жестокость, лишь только уже исполненная, облекается в какую-то справедливость. Общее благо общества требует особенных жертв; человек, который приносит их, полон горькой обязанности; общество, которое их требует, при самой меньшей несправедливости, тяжко грешит, потому что счастье даже хотя бы целого государства не является законным, если бы хотя одна истина приобретена ценой несправедливости. Это подсказывает мне более высокую мысль: что наше предназначение состоит не в том, чтобы мы здесь сами собирали пользу и благополучие, но, чтобы мы только для этого соблюдали самую чистую справедливость. – О добродетель! О святая, небесная добродетель! Которую мы здесь зовем счастьем, однако же ты на то рассчитываешь, чтобы мы отреклись от счастья! Народ обвиняет время наше, попытки, работу, способности и талант, каким мы одарены, самопожертвование».