Валентина Краскова - Преступления за кремлевской стеной

Как вспоминает архитектор И. А. Француз, прежде всего требовалось «увязать» три элемента — Кремлевскую стену, Мавзолей и братские могилы — и одновременно подчеркнуть, что места захоронения — это в какой-то мере самостоятельное сооружение. Сложность создания прямой торжественной перспективы некрополя заключалась в том, что характер ансамбля не допускал обилия художественных деталей и украшений. Чтобы заранее представить, как будут сочетаться бюсты на постаментах с архитектурой Кремлевской стены и Мавзолея, над могилой М. И. Калинина был сооружен макет монумента в натуральную величину.

Всего для благоустройства некрополя потребовалось добыть 1750 кубических метров гранита.

К середине апреля 1947 года все строительные работы были закончены. 1 Мая — до начала парада и демонстрации на Красной площади — благоустроенный некрополь осмотрели руководители Коммунистической партии и Советского правительства. В центре высились четыре бюста — Я. М. Свердлова, М. В. Фрунзе, Ф. Э. Дзержинского и М. И. Калинина».

В наши дни отношение к «красному некрополю» изменилось. «Лечь рядом с Ильичем врагу не пожелаешь», — утверждает Валентин Каркавцев.

«Родственники похороненных у Кремлевской стены плачут. Но не от нахлынувших воспоминаний, а от обиды.

Когда хоронили Гагарина, толпа любопытствующих, которых у Мавзолея во всякую пору достаточно, допытывалась у родственников: «А вы кем ему приходитесь?» Теперь любопытства меньше, лишь изредка кто-нибудь из приезжих, завидев печальную фигуру в темных одеждах, дежурно поинтересуется: «Вы у Сталина на могиле были? Вы кто — не правнучка его?» Потом пробьет урочный час, откроется эта калиточка, и струйка праздного народа, уже отягощенного покупками из ГУМа, потечет мимо стены, скользя равнодушными взглядами по одинаковым черным доскам с фамилиями и датами. И мало кому придет в голову, что здесь — кладбище, что лизать мороженое и тыкать пальцем в доски: «Надо же, и этот здесь!» — на погосте не принято…

Но сюда приходят не из одной только праздности. Приходят на могилы родных.

Дочь известного маршала, одного из немногих, отмеченных орденом Победы, рассказывала мне, как ломала в себе чувство отвращения ко всем здешним кремлевскогэбэшным порядкам:

— «Вы куда?» — встречает меня у загородки крепыш с голубыми петлицами. «К отцу». Показываю паспорт. В ответ ни «здравствуйте», ни «пожалуйста». Открывает секретную дверцу, снимает трубку: «Пришли к такому-то. Дочь». Мне — ленивый кивок: проходи. А там, у стены, когда я останавливаюсь у доски с именем отца, я затылком чувствую, как с кремлевских башен ловят каждое мое движение три видеокамеры. Они тщательно следят, как я ставлю цветы, как иду за водой, как отношу потом на место пустое ведро.

Думал ли кто из устроителей красного погоста, что у тех, кого они с дежурно-официальными почестями хоронят «в стенке», есть матери, жены, дети? Что на могиле положено посадить деревце, а в родительскую субботу прийти на поминки, плеснуть покойному водки в стакан и накрыть его горбушкой?

Что, наконец, и матери, и жены, а потом и дети тоже соберутся в иной мир и пожелают, чтоб их похоронили рядом с родней?

Вообще-то до оттепельных шестидесятых этот вопрос как бы и не существовал. Похоронен в стене — гордитесь издалека. Когда в 1967 году скончался министр обороны Р. Я. Малиновский, вдова его Раиса Яковлевна робко попросила начальство, чтоб погребли его на Новодевичьем, «по-человечески». Начальство отвечало: «Министр, маршал — по протоколу положено в Кремлевской стене. Это ж высшая почесть!» Однажды, уже в наше время, накануне 50-летия Победы, видимо, следуя правилам «высшей почести», кремлевские охранники отказали Раисе Яковлевне — блокаднице, фронтовичке — принести цветы к могиле мужа за день до праздника, 8 мая: «Завтра будет доступ для всех. Поставите цветы прилюдно. А сегодня нельзя».

— А почему вы удивляетесь? — спрашивает меня собеседник, который ходит на поминки «к стене» уже много лет. — Они же боятся, что мы, загримировавшись под жен и детей, протащим в букете бомбу. А завтра, в праздник, им подниматься на трибуну Мавзолея. И тут сработает мой часовой механизм… Нет, если даже мне и удавалось принести папе цветы накануне праздника, их выбрасывали тут же, едва ли не на моих глазах.

Послабления хрущевской оттепели закончились быстро. Очередной «Коржаков» сказал однажды, где-то в середине 70-х: «Пора кончать с этой вдовьей самодеятельностью. Приносят вазы, цветы в горшках. Чего доброго, деревья скоро начнут высаживать». Под черными досками большевиков и маршалов установили уродливые гранитные вазы и воткнули в них «от партии и правительства» по четыре пластмассовые гвоздики. Всем поровну — и легендарному командарму Михаилу Фрунзе, и страдальцам 1937-го, и их палачу Вышинскому…