Герман Устинов - Смена эпох

Масхур поет, аккомпанируя себе. Поет вдохновенно, даже чуточку отрешенно. И тут же в дверях его кабинета, в коридоре собираются все сотрудники союза. Еще бы, поет сам устод (учитель, мастер). И все громче звучат наши аплодисменты, особенно после знаменитой песни о партии, заканчивающейся словами: «Слушай клятву — каждый из нас жизнь отдаст тебе тысячу раз».

— «Песню о партии» и «Солдаты революции» мы написали вместе с моим другом молодым поэтом Абдуллой Наиби. А вот текст этой песни нам прислали из Ирана. Его автор — известный поэт, член партии ТУ ДЕ. Стихотворение создано в тюремной камере за несколько дней до казни поэта.

Голос Масхура звучит теперь по-иному, мягко, трогательно, немного грустно и даже беззащитно:

— У истинного художника простая история любви может звучать как песня протеста, — сказал, помолчав, Масхур.

Он сказал это о погибшем поэте. Но разве те же слова нельзя отнести к нему самому? Разве его революционные песни не полны гнева и любви? Любви верной, взрослой, единственной?

Сейчас, когда я пишу об этом импровизированном концерте, снова и снова вслушиваюсь в записанные там песни Масхура, мне вспоминается еще одно событие минувшей весны. Когда шли бои за освобождение Панджшира от крупных душманских банд, многие жители афганской столицы уходили добровольцами на фронт. С каждым новым отрядом просился пойти и Масхур. Ему отказывали, он обижался. Наконец, его пригласили для разговора секретарь ЦК НДПА Барьялай и первый секретарь Кабульского горкома партии Размджо.

— Почему ты обижаешься, Джамал? — сказали они ему. — Разве ты не воюешь вместе со всеми? Каждая твоя песня сражается, как тысяча бойцов. Партия не может ценить твой талант всего в одну человеческую жизнь. Ты уже не принадлежишь себе. Ты — солдат, ты — певец революции. А ей нужны новые песни.

Если бы бог хотел вылепить второго Адама, он сделал бы это в кишлаке Top-Пахте. Глины тут хоть отбавляй. Из нее сооружены все хозяйственные постройки, воздвигнуты высокие, словно крепостные, стены-дувалы, ею «вымощены» узкие улицы и главная площадь. Она, тугая, желтокрасная, неподатливая, — единственное достояние здешнего земледельца. Глиняное царство, да и только.

Встретили нас торжественно. Бойцы кишлачной самообороны выстроились вдоль улицы, заняли все «высоты» кишлака: забрались на дувалы, крыши мазанок, вершины холмов, окружающих селение. Вскинув винтовки к плечу и замерев по команде «смирно», они выглядели весьма впечатляюще. Причина такой встречи была объяснимой — в гости к своим землякам приехал здешний уроженец, министр ирригации ДРА Ахмад Шах Сорхаби, являющийся одним из организаторов земельно-водной реформы ДРА. В небольшой колонне грузовиков мы следовали лабиринтом кишлачных улиц на собрание старейшин, где А. Сорхаби должен был рассказать своим землякам о делах страны и послушать рассказ об их крестьянских заботах. Вместе с ним в кишлак приехали губернатор провинции Фарьяб, руководители провинциального комитета НДПА и мы, журналисты.

Старейшины собрались на окраине кишлака, где для таких случаев имелся специальный майдан — площадь. Тоже, конечно, глиняная.

Многие поколения Top-Пахты держали здесь общинный совет, решали свои проблемы: споры о земле и воде, семейные тяжбы и другие. А проблем у них всегда было много. Треть здешних крестьян до революции вообще не имела своей земли. У остальных были крошечные наделы, и они арендовали часть полей у кулака или помещика. Но всегда не хватало или тягла, или семян, или того и другого. Тогда из компонентов: земля, труд, тягло и семена — крестьянин вкладывал лишь труд, четвертую часть. Отсюда и название арендатора — «чарикер», то есть работающий из четверти урожая.

Долги были проклятием чуть ли не всех бедняцких семей. Они казались такими же неотвратимыми, как летний зной, болезни и сама нищета.

Бедствовали не только в Top-Пахте. Так жил весь крестьянский Афганистан.

В семидесятые годы режим Дауда, пришедший на смену королю Захир-Шаху, объявил о намерении провести земельную реформу. Но на серьезные перемены в положении дехкан не пошел.

— Только Апрельская революция, — взволнованно обращается к собравшимся министр, — положила конец бесправному и полуголодному существованию сельского труженика. Она национализировала поместья феодалов и безвозмездно отдала их безземельным крестьянам и кочевникам, ликвидировала бремя ростовщической задолженности, лежавшей на миллионах крестьянских семей. С каждым годом народное правительство республики увеличивает помощь деревне, прибегая к широкому и комплексному решению проблем деревни.