Валентина Краскова - Наследники Кремля

Раз сливался Петр в некоторых частях своих с бредовым образом антихриста, то не трудно было разъяснить и «озверить» такие его дела, которые никак не подходили под Апокалипсис. Даже военные подвиги Петра делались уликою против него: «Да он же, де государь, неприятельские города берет боем, а иные лестью, и то де по писанию сбывается; и Царь-град он, государь, возьмет».

Один кавалер вступился за Петра и привел, по-видимому, несокрушимые аргументы в пользу того, что Петр не может быть антихристом: «Я знаю подлинно, — убеждал Левшутин раскольников, — что он, Государь, благочестивый, родился от благочестивого корня: от царя Алексея Михайловича, от царицы матери его Натальи Кирилловны; персоною в их нарышкинскую породу походит на Федора Кирилловича, и в церковь ходит, и святую литургию слушает, и по великим постам пост держит, и причащается, и в прошлых годах, как мать его, царица Наталья Кирилловна, немоществовала, из Новодевичья монастыря во дворец принесен был образ Пресвятыя Богородицы, и он, Государь, тому образу молился со слезами.

— Куда-де какую притчу сказываешь ты про Петра! — отвечал насмешливо раскольник Кузьма Павлов. — В книгах писано, что он, антихрист, лукав и к церкви прибежен будет и ко всем милостив будет, а что Петр в церковь ходит — и в церквах ныне святости нет, для того ему и не возбраняется. А чел ты тетрадь Кузьмы Андреева? Лихо на него, Петра, в тетрадке показано!».

В этих легендах степенный москвич почерпал оправдание не только для своих «скаредных браней» и «неистовых слов», но толчки и к «предерзостным» делам против Петра, который был обменный немец, льстивый антихрист, кровопийца, курилка, все что угодно, но только не настоящий царь: значит, против него все позволено. И многие втихомолку «посягали», но в большинстве случаев с «негодными средствами». Вынимали «след» из-под ног государя, чтоб превратить вынутую землю в кровь: «сколь-де скоро на государев след ту кровавую землю выльем, столь-де скоро он живота своего гонзнет», — думала одна москвичка. Солдаты полка корпуса Регимонта отправились по делам полковника в Москву и взяли с собой зелья с намерением «дождаться в Москве великого государя, то зелье, как будет он, государь, идти, на переходе посыпать через дорогу, и как-де государь на то зелье найдет, и того-де часу его, государя, не станет». Другие пытались достать волос государя, чтоб сделать его милостивым, третьи с тайной радостью рассуждали об его болезни и учитывали возможность скорой смерти; один фанатик, по свидетельству Штелина, даже проник в кабинет Петра с «превеликим ножом» с целью «зарезать» Петра «за обиды своей братии и нашей веры…»

Пусть все это были трусливые желания и жалкие «покушения с негодными средствами». Но они были грозным симптомом той степени оппозиционной ненависти, когда она, при благоприятных условиях, из единичных переживаний переходит в массовый взрыв. Это массовое брожение и зачалось в Москве вокруг царевича Алексея Петровича, ставшего знаменем и центром, к которым стихийно стягивались недовольные, сливая с делом царевича свое дело, с его личным протестом свое общественное недовольство. В деле царевича Алексея ярче всего сказалась истина, что «блогодать Божья и в немощах совершается». Алексей Петрович по натуре своей вовсе не был способен к каким бы то ни было активным геройским выступлениям, да еще против такого соперника, как Петр Великий; тем не менее доходившие до него отклики народного неудовольствия и в его робкой душе породили смелые желания насильственно избавиться от «ненавистного тирана» и уничтожить все его «богомерзкия дела».

Сыновней любви у Алексея неоткуда было взяться. Петр нещадно бил сына. Все разговоры Петра с Алексеем в детстве ограничивались допросами, чему он выучился, как провел день. Отношение Петра к сыну колебалось между равнодушием и лютой злобой с ненавистью. Не было любви к отцу у Алексея, помнящего судьбу матери, насильственно заточенной в монастырь, когда ему исполнилось девять лет. Когда же Алексей был изобличен в том, что тайно посетил свою мать в Суздальском монастыре, гнев отца дошел до предела.

Свою жену, принцессу Шарлотту, Алексей то жестоко бил беременную сапогами по животу, то падал в обморок, видя, как она мучается в предродовых схватках.

Петр Великий обращался к своему наследнику с такими посланиями: «Горесть меня съедает, видя тебя, наследника, весьма в направлении дел государственных непотребного» и «Так остаться, как желаешь быть, ни рыбой ни мясом, невозможно. Не то я с тобой как со злодеем поступлю». Петр I грозит сыну, собираясь постричь его в монахи. Никаких особых грехов за Алексеем не числится, но он сын нелюбимой Евдокии, возле него группируются силы, недовольные Петром.