Михаил Эпштейн - От совка к бобку - Политика на грани гротеска

Вот и задумаемся: а какую мишень поражают эти выстрелы? Само собой, украинцев, защищающих свою землю. Иностранных пассажиров, которых угораздило пролетать над этой несчастной землей. Но есть еще и невидимые мишени, расположенные за спиной стреляющих. Каждый выстрел попадает в детский сад, в школу, в больницу, в поликлинику, в библиотеку, подлежащие закрытию или «оптимизации». В людей, лишающихся работы. В научно-исследовательские институты и в Академию наук. Из-за бюджетных сокращений отменяется строительство театра в Архангельске, культурных центров в Калуге и Мурманске…

В день рождения Путина, чтобы доставить радость виновнику торжества, одним залпом уничтожили целый город Барнаул. 7 октября 2015 г. с Каспийской флотилии было выпущено по Сирии 26 крылатых ракет — с особым, праздничным размахом и удальством. Если пересчитать в ценах, по которым Россия продает ракеты, например, Индии, то это годовой бюджет Барнаула с населением в 700 тысяч человек. Такова цена одного залпа. По всей России ведется прицельная стрельба.

Теперь очередной осколочно-фугасный снаряд метит в журнал «Звезда». В тысячи читателей. И в меня, одного из авторов.

Стреляют по всем нам…

Май, октябрь 2015

Из документального фильма «Крым. Путь на Родину» [35] Первый канал, 15 марта 2015. следует, что ровно год назад мир был близок к ядерной катастрофе — да и сейчас, по сути, остается на той же грани. Если бы взятие Крыма встретило какое-то внешнее сопротивление, то носитель ядерного чемоданчика не преминул бы нажать кнопку. Сильное заявление президента: территориальная принадлежность маленького полуострова уравнивается с судьбой всего человечества. Очевидно, это заявление обращено не только в прошлое, но и в будущее, т. е. порог применения ядерного оружия теперь снижен максимально, до локальных конфликтов. Редкий случай, когда одна ремарка обозначает целую веху в истории. Если бы существовала общемировая система оповещения об уровнях ядерной угрозы, сегодня можно было бы переключить ее на предпоследний — оранжевый (США) или красный (Франция).

Приходит на память, конечно, Карибский кризис 1962 г. Тогда я был слишком мал, чтобы его осознать. Зато мне запомнился другой, который почему-то выпал из общеизвестной исторической летописи, однако остался в моих заметках ноября 1983 г. Что произошло тогда? 23 ноября, после начала размещения американских ракет в Европе, представители СССР покидают переговоры по ограничению вооружений, проходившие в Женеве. 24 ноября генсек Юрий Андропов (которому оставалось жить всего два с половиной месяца) объявляет об увеличении числа ракет, нацеленных на США. [36] Этому предшествовало резкое обострение отношений СССР и США после прихода к власти бывшего шефа КГБ Юрия Андропова. В марте 1983 г. Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла», а 1 сентября, словно для подтверждения этой характеристики, советским истребителем был сбит южнокорейский самолет, погибло 269 пассажиров и экипаж. Рейган назвал это «преступлением против человечества, которое никогда не должно быть забыто», «актом варварства и нечеловеческой жестокости».

Вот моя запись — Москва, 26 ноября 1983 г.:

«… Пала еще одна преграда, отделяющая человечество от самоубийства. Переговоры окончены, оружие с обеих сторон выдвигается на передний край, и ничто уже не сдерживает их решимости уничтожить друг друга, а следовательно, и себя, и весь мир. Свершится ли самоубийство — никогда не может быть определено заранее, но сама возможность его и готовность к нему означает конец огромного этапа человеческой истории, по сути — истории как таковой. То, что происходило раньше, так или иначе помещалось внутри истории, теперешние обстоятельства выводят за ее пределы. Даже если мы останемся жить, то будет уже не жизнь, данная человечеству от Бога или природы, а выбранная самим человечеством и вобравшая ту полноту смысла, какую заключает в себе сознательный отказ от смерти. До сих пор мы жили словно дети, имея жизнь как безвозмездно дарованное благо, которого никто у нас не отнимет. Конечно, существовала трагедия индивидуальной смерти, но человек, мысль которого всегда совершается в категориях целого, имел перед собой перспективу бытия человечества, в котором и его ограниченная жизнь приобретала долгий и устойчивый смысл: то, ради чего он жил — дети, книги, страна, род человеческий, — останется после него. Теперь всё это оказывается столько же бренным, как и сам человек: никто и ничто, способное сохранить память, не переживет его. Все человечество как бы сократилось до размеров человека, который держит в руках собственную жизнь.