Денис Сдвижков - Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции [litres]

Но за все надо платить: как замечает российский рецензент книги Рингера, «социальный контракт профессоров и государства основан на обмене свобод политических на свободы академические». «Вылепление» превращается в безусловное «прилепление» к государству. А в худшем случае и в придыхание верноподданных перед «Герр д-р фон Штат», в школьные песенки на торжественных построениях типа « Heil dem Staat, wo man gute Schulen hat » («Слава государству, в котором есть хорошие школы»). Трансформация этой «славы» в «хайль» другому режиму уже вопрос времени.

Во Франции проблемы образованного слоя в отношениях к государству схожи с немецкими, но траектория отлична. Основы современной образовательной модели заложены, как и многое другое, Наполеоном. Попытки образованного либерального центра воплотить после революционных лет на практике политические претензии философов Просвещения, превратить образованного человека из критика в соустроителя государства ( philosophe-administrateur ) быстро закончились. Наполеон окрестил претендентов на «философскую политику» и проповедь общественной морали словечком, которое для него звучало презрительно – идеологи – и расформировал в качестве символического жеста «класс морали и политики» в Институте Франции. Учрежденные Наполеоном «университеты» кроме названия имели мало общего с немецкими, живо напоминая военную организацию. Ее место несамостоятельно: в нереализованном проекте центра имперского Парижа на Марсовом поле «дворцу имперского университета» и домам для престарелых профессоров отводилось место рядом с казармами и складами акцизных товаров. Подчиненные суровой дисциплине, университетские преподаватели наполеоновской системы должны были жить с общим столом и в общих домах внутри учебных заведений. И хотя подобный аскетический образ жизни постепенно стал анахронизмом, для этой касты и далее типичен закрытый круг общения; университетское сословие далеко от претензий на роль духовных лидеров нации, и общественно значимой фигурой во Франции долго оставался свободный писатель или журналист.

Инкубатором же чиновной и прочих элит служили (и служат до сих пор) высшие школы, grandes écoles , начиная с Ecole Sup , парижской «Вышки» ( École normale supérieure, Высшей нормальной школы). Ее питомцы, как Жан-Поль Сартр и Поль Низан, писали позже, что ощущали себя в стенах плебейской университетской Сорбонны «высшими существами».

Отставание французской университетской модели от немецкой становится очевидным после катастрофы франко-прусской войны. При Третьей республике французы заимствуют многое из немецкой системы, частично вернув университетам автономию и исследовательские задачи. Однако и реорганизованная тогда «Новая Сорбонна» была призвана создавать научную базу для республиканского государства, как школа – обеспечивать идеологическую.

Интеллектуалы . Новая модель отношений между государством и образованной элитой во Франции возникает только с появлением под занавес XIX века «интеллектуалов» ( intellectuels ). Ключевую роль в пересмотре дела несправедливо осужденного в 1894 года Дрейфуса сыграл, как известно, главный литератор эпохи Эмиль Золя. В своей публичной кампании Золя опирался на традицию, заложенную в XVIII веке резонансными «аферами» Вольтера, который апеллировал к общественному мнению. Только на сей раз благодаря уровню развития публичного и интеллектуального пространства качественно иным был и общественно-политический эффект.

13 января 1898 года Золя опубликовал в газете лидера радикалов Жоржа Клемансо L’ Aurore свое знаменитое письмо президенту Феликсу Фору «Я обвиняю!». Незамедлительно последовали коллективные манифесты. Спустя несколько дней подписанты этих обращений были впервые названы Клемансо интеллектуалами . Еще через несколько дней националист Морис Баррес напишет об «обращении так называемых интеллектуалов», подписанном «евреями, протестантами, простофилями ( nigauds ) и инородцами». Дальше сработала обычная модель выстраивания идентификации от противного: библиотекарь парижской «Вышки» Люсьен Эрр пишет открытое письмо Барресу, в котором его «так называемые интеллектуалы» приняты как самоназвание. Еще через некоторое время известный консервативный критик Фердинанд Брюнетьер в разгромной статье о «манифесте интеллектуалов» окончательно очерчивает границу между лагерями. И хотя сам термин «интеллектуалы» употреблял во Франции еще Сен-Симон в 1820‐е годы, только теперь рождается концепт, определивший историю образованной элиты Франции в новом XX веке.