Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Сегодня этого слоя нет, но если в стране есть слой, который такие вещи знает и чувствует, то это очень много.

Когда я делал картину «Вор», для меня была важна не просто атмосфера мира, который был связан с моим детством, не только взаимоотношения этих трех людей – вора, мальчика и мамы, – но еще одна вещь. Я в своем детстве очень часто видел, что дети, которыми матери совершенно не занимались, которых часто били, обожали своих матерей. В этом была какая-то страшная, с трещиной, преувеличенная любовь. И я всегда думал, что интеллигенция, которую достаточно били всегда, относилась к России именно так. Как к жесткой равнодушной маме, которую ты обожаешь. Настоящий патриотизм был всегда таким: трагическая любовь к России наперекор всему.

В таком случае у вас в картине «Вор» получилась удивительная метафора. Потому что главная героиня прекрасна в своей любви. Это настоящая женщина, которая любит и отдает себя в одностороннем порядке. И если это метафора России, то не случайно же родина – мать, есть в России что-то очень материнское.

Она умеет и способна любить.

Эта любовь может быть не направлена на нас лично, но, наверное, мы, как дети, припадаем к тому, кто способен к самоотдаче.

Конечно, и это тоже. И без этого невозможно, вы совершенно правы.

Д. З.В фильме «Нуреев. Белый ворон» вы показали как бы глазами Нуреева, – но на самом деле вашими глазами, – и произведения искусства, и Париж. Париж сам по себе – это тоже произведение искусства. Как вам кажется, какие перемены происходят сегодня в традиционной европейской культуре? Пожар [19] 15 апреля 2019 года в Париже загорелся собор Нотр-Дам, построенный в XII веке. Пожар длился целые сутки. в соборе Нотр- Дам– это проявление этих перемен? И считаете ли вы, что культура может стать своего рода лекарством, решением проблемы?

Р. Ф.Вы задаете очень большой, серьезный вопрос. Могу сказать вам, что я был страшно расстроен, узнав о Нотр-Даме. Для меня это было эмоциональное потрясение, и я даже сам поразился, что так реагирую. Почему такая реакция? Мы завтракали, и вдруг эти новости на экране, и я понимаю, что у меня льются слезы. Я задаю себе вопрос: почему меня так это потрясло? Я не француз, я не живу в Париже. Почему вдруг так?

Собор очень старый. И я почувствовал, что весь старый европейский мир сейчас какой-то беспомощный и политически неопределенный, с громоздкими государственными институтами, которые разрушаются, в которые мы перестали верить. И когда сгорает этот древний символ, ты вдруг ощущаешь, что это как будто знак. Хотя, может, это вовсе и не знак никакой. Может, просто электропроводка.

Но ощущение, что это символ и знак, почему-то все равно возникает, правда?

Да, есть ощущение.

Мне тоже это пришло в голову, и я вспомнила слова из Джона Донна [20] Джон Донн (1572–1631) – английский поэт и проповедник, настоятель собора Святого Павла в Лондоне. . Вы тоже их знаете: «человек не остров, он часть материка» и «не спрашивай, по ком звонит колокол, – он звонит по тебе». Вы сказали, что вы не француз, но на самом деле у всех нас возникло ощущение, что горит наш собор.

Нотр-Дам – это «Наша Богоматерь», и это как будто плач матери. Как будто наша общая мать нас оплакивает, как будто она взывает к человечеству, говорит, что ему пора взяться за ум.

Если жизнь человека представить как книгу, то существование в семье – это всегда большой роман. Личная история может стать остроумным рассказом или драматичной повестью, но только в семье она приобретает объем и полифонию романа.

Великий роман необъятен, как океан: в нем не может быть единственного главного героя. Даже если твое имя вынесено в заглавие, книга не закончится с твоим падением на рельсы. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», – с первой строки «Анны Карениной» мы оказываемся в середине большой семейной истории, которая не исчерпывается судьбой одной героини.

Так счастливы ли одинаково все счастливые семьи? Пожалуй, все же нет. Но путь к этому счастью всегда один – безоговорочная любовь. Эта любовь нам открывается порой в самых неочевидных поступках. В финале фильма «Брат» герой, прощая старшего брата, говорит: «Ты же брат мой. Помнишь, я сома испугался, а ты смеялся надо мной?» Эти простые слова сродни всепрощающему объятию отца, который прижимает к себе блудного сына на картине Рембрандта.