Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Так же, как роман – не просто группа персонажей, совершающих некие действия, семья – не группа лиц, собирающихся время от времени по случаю изменения их количества (по остроумному определению Михаила Жванецкого). Семья – это иное состояние нас самих, осознание себя частью чего-то большего, чем наше «я», выход за границы смертного и неуспокоенного эго. Мы продолжаем наших родителей и продолжаемся в собственных детях.

Счастье – это выбор: отдавать, не требуя ничего взамен, прощать, не требуя объяснений, доверять, не проверяя. Почувствовать себя частью дерева, ощутить в себе движение его жизненных соков – от корней до молодых листочков – возможно, единственный доступный нам способ победить страх смерти. Осознать, что этот роман не с нас начался и не нами закончится.

Д. З. Я очень люблю ваши детские стихи. Все мы помним замечательный мультфильм с музыкой Геннадия Гладкова и песню оттуда: «Если видишь на картине…» А мой сын, например, всегда говорит: «Когда я вырасту большой, я буду очень строго воспитывать своих детей». У вас есть прекрасные стихи об этом.

А. К. Когда я буду взрослым,

И это так здорово! Это узнается в любом возрасте. Как вы пишете стихи для детей? Когда вы их пишете, вы представляете себя ребенком?

Вы знаете, это совпало с детством моего сына. Я как бы держал его перед глазами, когда писал стихи. Он говорит: «Что ты, папа, весь день сидишь за столом, как спишь?» – «Это я, дурачок, для тебя пишу». Ну, то есть и для тебя тоже. Сейчас – нет, такие стихи уже давным-давно я забросил, детские стихи больше не получаются. А в свое время они доставляли мне удовольствие. И вот это:

Это замечательно.

Мне самому смешно.

В. С.Я всегда был такой, как сейчас. Я такой родился. Я, наверное, маленький был еще более противный, чем сейчас. Потому что я был кругленький, веселый. У меня не было никогда никаких проблем.

Д. З. Вы были веселый?

Ужасно. И я до сих пор, несмотря на грозный вид, в жизни довольно веселый человек. У нас дома всегда была атмосфера такой любви и такого удивительного душевного комфорта, что мне никогда не надо было придумывать себе никакого спасителя в виде героев книг.

Ведь любая детская книга, конечно, – это глубокое философское произведение. Хоть мы Льюиса Кэрролла будем брать, хоть Астрид Линдгрен. Это всегда некие пласты, некоторое другое ощущение. Но иногда мудрость проявляется в том, чтобы увидеть в глубоких философских произведениях нечто смешное и радостное.

Ты зачастую выбираешь книги из-за атмосферы в семье. Какая атмосфера в семье, такое чтение тебе и хочется привнести в свою жизнь. А у нас в семье очень много читали. Бабушка с дедушкой собрали в то тяжелое время, когда за книгами надо было стоять по ночам, потрясающую библиотеку. И я помню эти бесконечные подписные издания, где было все-все-все. Притом, в отличие от некоторых домов, в нашем доме книги читали. Они не стояли, как фрагменты украшений. И страницы неразрезанные в наших книгах найти было нельзя. Вкус к чтению был.

Д. З. Я не знаю, любимая ли ваша книга «Малыш и Карлсон», но каким было ваше первое впечатление от встречи с этими героями? Ваша мама [21] Мать Павла Лунгина – переводчица Лилианна Лунгина (1920–1998) – перевела на русский язык трилогию о Карлсоне и другие сказки шведской писательницы Астрид Линдгрен. нам подарила их так же, как Астрид Линдгрен, поскольку мне кажется, что перевод в данном случае совершенно конгениален произведению.