Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

И даже война на востоке Украины не изменила доброжелательного отношения к россиянам.

— Сестра у меня в Москве работает. Родители хотят, чтобы она домой вернулась, ведь Россия — страна-агрессор, — говорит мне местная продавщица.

— То есть Россия плохая?

— Почему плохая? Хорошая.

— Ну, руководство плохое, Путин плохой.

— Почему плохой?! Не знаю я.

— Так если все хорошие, то чего же уезжать?

— Ну, беспокоятся родители. Ведь страна-агрессор.

К слову сказать, отчасти именно из-за того, что «Россия — страна-агрессор», мое проживание в Пилипце обросло слухами и кривотолками.

— Знаменитый письменник (писатель. — И. Р.) у нас появился! — говорят одни.

— Може, письменник, а може, и сепаратист, — говорят другие.

Но даже и те, кто считали меня сепаратистом, относились, ко мне очень дружелюбно и отнюдь не спешили «закладывать» меня спецслужбам. Ситуация напоминала известный анекдот с бородой: «Шпион живет этажом выше».

Кстати, в писатели меня «записал» местный «олигарх», владелец магазина, автомастерской и бани, крепкий мужичок лет пятидесяти Иван. С Иваном я познакомился как клиент бани. Узнав, что я собираюсь париться один, банщик сразу же сделал мне 50-процентную скидку (10 долларов вместо 20):

— Ну как я могу с вас одного такие деньги брать, ведь обычно у меня компании по 10 человек сауну снимают!

Поговорив со мной меньше минуты, проницательный богач не только определил, что я не из Украины, но и уверенно записал меня в писатели:

— Вы писатель и блогер-путешественник, я вас по телевизору видел!

К слову сказать, я сильно сомневаюсь, что банщик видел меня по телевизору, но мое занятие определил более-менее правильно.

В советское время Иван служил в каком-то страшном спецназе (к слову сказать, почти все закарпатские крестьяне настолько крепкие, что в армии их в основном берут в десантные войска):

— Нас забрасывали в тыл моджахедов, мы взрывали их технику и быстренько возвращались на базу. У меня была кличка «Гуцул», кроме меня, в группе был один русский из Подмосковья, четыре чеченца, а командиром у нас был казах. Вот такой интернационал! — с теплотой вспоминает свою молодость мой новый знакомый.

— Иван, а ведь ты тогда защищал москальский империализм, то есть против Украины боролся!

— Но я ж тогда верил в это!

— А сейчас в независимую Украину веришь?

— Конечно!

— То есть ты тогда ошибался?!

— Почему ошибался, тогда так верил, а теперь так. А вообще, если нужно будет с какой-нибудь страной объединиться, то большинство в Закарпатье с Россией захотят, — после некоторой паузы говорит Иван.

— А как же Чехословакия (в Закарпатье многие с теплой вспоминают время, когда область входила в эту страну)?

— Ну тогда 50 на 50, но к России у нас хорошо относятся.

Но больше всего мне нравится местная продавщица. Вот такой диалог у нас с ней был.

— Скажите, а у вас там в Америке на каждом углу эти Макдоналдсы?

— Да Макдоналдс и во Львове есть (200 км от села. — И. Р.)!

— Ни, я так далеко ни ездила, токо в Ужгород (тоже 200 км, только в другую сторону. — И. Р.)!

На следующий день новый разговор.

— Скажите, а за статью можно хорошие гроши зробить?! Давайте я вам статью напишу.

— Да ты же по-украински говоришь, и я многое не понимаю.

— Нет, писать я и по-русски могу. Особенно у меня хорошо эта, как ее, орфография получается.

— А какая буква на конце в слове «говоришь»?

— Ш.

— Нет, мягкий знак. Правило такое есть.

— Шо — то я его не помню. Може, новое какое?

— Да нет, лет двести ему точно.

Украинцы с Волыни приехали на рынок в пограничный польский городок. Мальчик лет пяти спрашивает о них у торговки:

— Бабушка, а почему эти люди так странно разговаривают?

— A это, внучок, такие украинцы. Они раньше нас, поляков, резали, а теперь вот на работу к нам приезжают.

Это реальный эпизод, о котором мне рассказывали украинские гастарбайтеры в Польше. Память о волынской трагедии до сих пор живет в воспоминаниях стариков, как поляков, так и украинцев, живущих на Волыни и Холмщине.

С 1921 года по 1939-й Западная Волынь с преобладающим украинским населением входила в состав Польши. При этом власти страны в открытую проводили политику ассимиляции украинцев: массово закрывались православные церкви, на Волыни раздавались земли польским ветераном войны. Украинцев не брали на престижную работу, они почти официально были людьми «второго сорта».