Юрий Рост - Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке]

Внезапно умер Натан Эйдельман, постоянный автор и многолетний член редколлегии нашего сборника. С этим невозможно примириться — столько жизни, столько таланта, азарта и счастья в нем трепетало.

Он был очень счастливый человек — ему все удавалось. Хотел стать историком-исследователем, и выпало ему пройти великолепную школу Петра Андреевича Зайончковского. А Природа еще от рождения одарила его фантастической памятью, навсегда захватывавшей тысячи прочитанных книг и архивных документов, и еще от нее же ему досталась та удивительная искра, которая вдруг освещала и давно известное, и только что им отысканное в самом неожиданном ракурсе, лишь ему одному свойственном.

Работоспособность его была удивительной. Он написал много солидных исторических трудов, вполне достойных, чтобы выставляться в соискатели докторской степени, но не до степени ему было. Ему важно было другое — говорить не с избранными, а со многими тысячами и делиться с ними, читателями, дорогими ему знаниями и мыслями — недаром одну из книг своих он так и назвал «Твой девятнадцатый век», как бы навсегда подарив им замечательное столетие. И в своей литераторской судьбе он тоже стал счастлив, потому что был наделен тем особым слухом и даром, которые обращают обычные слова в «божественные глаголы». Даже специальные его сочинения, а повести — и подавно, написаны настоящей русской прозой, скульптурно воспроизводившей неповторимый мир и неповторимых людей былого — Герцена и тайных корреспондентов его «Колокола» и «Полярной звезды», Михаила Лунина и удивительного клана Муравьевых, Пушкина и Пущина, их друзей и их антагонистов из Зимнего и «Собственной Его Императорского Величества Канцелярии».

У Эйдельмана были миллионы читателей и слушателей, к чьему сердцу нашли путь его слово и мысль. В книге «Последний летописец» он искал как можно более точного определения для ее героя — Николая Михайловича Карамзина. И нашел: «историк-художник», не задумываясь, что определение это окажется приложимо к нему самому.

Да, именно он в нашем веке, столь напряженно всматривающемся в свое прошлое и будущее, был «историком — художником», помогавшим осмыслить и прошлое, и настоящее.

Сказано поэтом: «И если снесет в море береговой Утес, меньше станет Европы». Внезапно умер Натан Эйдельман и меньше стало нашей прозы, нашего искусства и науки.

Ноябрь 1989 г.

М. Кемоклидзе. Шла нормальная работа физиков … 4

Ю. Рост. Академик … 75

Г. Шангин-Березовский. Жизнь Гобинда Рамайя, рассказанная им самим … 92

Н. Шмелев. Авансы и долги … 154

М. Тартаковский. «Яровизация» сознания … 184

В. Пальман. Опасные игры с землей … 231

Ю. Карякин. Надо ли наступать на грабли … 272

Д. Данин. Рассказ о неверном друге … 309

Ю. Вебер. Четыреста шагов … 356

О. Чайковская. Оставляю времени и потомкам беспристрастно судить … 380

Л. Сараскина. Услышать время … 430

Член-корреспондент АН СССР И. Шкловский. Рассказы из книги «Эшелон» … 468

М. Цявловский. Записки пушкиниста … 514

Памяти В. М. Стригина … 560

Е. Катасонова. Мой редактор … 560

Памяти друзей

Юрий Вебер … 566

Натан Эйдельман … 568

ε — принятое в математике и физике обозначение сколь угодно малой величины.

Вид шпаги, с помощью которой немецкие студенты дрались на дуэлях.

Евгений Михайлович Лифшиц.

Письмо Игоря Евгеньевича Тамма.

М. А. Леонтович.

Вавилов Сергей Иванович — президент Академии наук.

Источником ряда цифровых данных и оценок являются собственные исследования автора.

Поэт Павел Антокольский свой сборник, посвященный другой «неформальной вехе», 1937 году, со стихами о «ненависти — опоре верной», назвал «Пушкинский год».

Вот, скажем, интерпретация зависимости сознания от бытия у М. Горького: «Интеллигент бытует между наковальней народа и молотом государства; в общем условия его быта конечно тяжелы, драматичны, ибо действительность обычно враждебна ему. Поэтому так часто и бывает, что неудобство и тяжесть личных условий бытия пленная мысль интеллигента распространяет на весь мир, и в результате объективного мироощущения являются философический пессимизм, бытовой скептицизм и прочие уродства мысли» («Ответ интеллигенту», 1931 год).