Константин Лагунов - И сильно падает снег

Тюменский же губком, как об этом уже говорилось, долго скрывал от ЦК РКП (б) и Советского правительства истинное положение дел в губернии, и только тогда, когда восстание охватило все уезды и подступило к самой Тюмени, Агеев принялся «бомбить» ЦК истерическими телеграммами. Проводимая губкомом линия на замалчивание событий, происходивших в деревне накануне и в период восстания была по душе ЦК партии: чем шире и жарче расплеснется пламя восстания, тем больше оснований для жестокой беспощадной расправы с ним, а значит и с сибирским крестьянством. В сокрытии этого факта – одна из основных причин того, что Западно-Сибирское крестьянское восстание до сих пор является белым пятном в нашей истории, что до сего дня мы не имеем полновесных исследований, вскрывающих причины, социальные корни, характер и объективно освещающих ход самого крупного и жестокого из всех антисоветских крестьянских восстаний.

Чтоб снять с себя вину за восстание, губернские руководители на всех углах во всю мочь принялись трубить: восстание подготовлено контрреволюционными силами при самой активной помощи империалистов. И хотя по признанию ГубЧК, документальных подтверждений этому никто не имел («...К великому сожалению не могу доказать роль контрреволюционных партий в подготовке восстания», – пишет Студитов), тем не менее, эта версия вскоре превратилась в категорическое утверждение. И анализируя причины, ход и последствия еще до конца не ликвидированного восстания, первый (ответственный) секретарь губкома партии С. Аггеев утверждает, что «восстание – новая форма иностранного вмешательства», а непосредственными главными виновниками крестьянского движения являются эсеры. В подтверждение этой придумки, Аггеев, нимало не смущаясь, утверждает, что будто бы «в каждой деревне и селе существовали контрреволюционные кружки или эсеровские ячейки, возглавляемые грамотными крестьянами, почтовыми работниками, учителями». В архивах ГубЧК нет ни одного уголовного дела на организаторов и руководителей подобных кружков или ячеек; в информациях и докладных тюменских чекистов ВЧК нет ни одного конкретного примера подобных организаций с указанием места, времени, фамилий. Однако, пленум губкома партии (февраль 1921 г.) принял и узаконил платформу Аггеева, записав в своем решении, что главной причиной восстания является антисоветская работа контрреволюционных сил...

Давно нет в живых Аггева, Новоселова, Демьянова; давно стали земным прахом Коряков, Силин, Сватош; заросли травой, распаханы и забыты бесчисленные могилы повстанцев, стерлись имена на пирамидках братских могил коммунаров, коммунистов, продработников.

Но восстание не забылось. Его грозное эхо пророкотало еще раз над Западной Сибирью в незабываемом 1937-м. Много лет спустя я встретился с одним из тех, кто чудом избежал смерти «за причастность к мятежу». Из леденящего душу рассказа мне особенно врезался в память эпизод о том, "как гнали мужиков зимой через незамерзшую речку вброд... «Конвоиры на лошадях, а мы пеши. Мороз – спасу нет. И ветер насквозь. Вода ледяная, сердце стынет. Ноги задеревенели, скользят, срываются с голышей. Споткнулся, упал – пристрелят. А едва выбрались из воды, мокрая одежда на морозе закаменела. Конвоиры знай свое: «Быстрей. Быстрей!». Кто выбился из сил, упал, тут его и упокоила пуля. Почитай, не боле половины нас добралось до лагеря...»

Вот каким кровавым похмельем отозвался бунтовский угар 1921-го. Семь десятилетий отделяют нас от тех событий. Все эти годы давали знать о себе последствия тех причин, которые породили восстание.

И вот он, итог, – печальный и тревожный. Крестьянин оторвался от земли, превратясь из хозяина в батрака.

Бесхозная земля не мать, а мачеха. Пасынками ее стали внуки и правнуки тех, кто поднялся на бессмысленный, безнадежный и беспощадный бунт, поднялся потому, что иного выхода у него не было. Но кровь и муки, и слезы многих тысяч не спасли сибирского крестьянина от крепостного рабства.

Руководимое большевиками Советское государство сперва отобрало у крестьян хлеб. Потом отняло землю и скот. После обобранного, сломленного, запуганного мужика окончательно закрепостили, приковав к колхозу.

У крестьян отняли паспорта, негласно переведя их тем самым в граждан второго сорта. Невиданное в цивилизованном обществе бесправие обрушилось на земледельца, пригнув и подмяв его. Без разрешения правления колхоза (а точнее, его председателя) крестьянин не смел переменить место жительства, поступить на завод или в вуз. Десятилетия, не разгибаясь, батрачил он на чужой земле, кормя всю державу и получая за это лишь одно: право по ночам обрабатывать свой огород, да тайком косить по колкам и лесам сено для своей коровы.