Константин Лагунов: И сильно падает снег

В Тобольске находились старейшая в Сибири духовная семинария и духовное училище, которые поставляли отменно подготовленных священнослужителей во все уголки необъятного края.

И хотя множество деревень не имели ни церквей, ни часовен, тем не менее и в них неоспоримы и обязательны были заповеди Христовы: не укради, не убей, не прелюбодействуй...

Но и с Богом, как и в Властью, сибиряк норовил держаться на равных. Основу его благополучия и независимости закладывали непрестанный труд да неусыпные заботы о доме, о хлебе, о детях, о себе. Трудился мужик вдохновенно и неустанно, отдыхал – весело, шумно и лихо. И в массе своей был доволен и счастлив...

Вольная, щедрая, сытая Сибирь держалась крестьянским трудом. Земля и Воля не с неба упали мужику, он утвердил их собственными руками, и не хотел поступиться ни малой долькой волюшки, ни крохотной пядью своей земли. Новые идеи, усердно рассеиваемые большевиками по европейской России, в мужицком сибирском крае не находили сторонников и последователей. Пролетарская революция им ничего не сулила и доброго ничего не дала. Этой политической отгороженности Сибири от революционных событий немало способствовала позиция властей предержащих.

Царское правительство считало Сибирь малоперспективной в экономическом отношении, не заботилось о развитии ее производительных сил. Чем глуше да безлюдней, тем удобней и надежней «прятать» там неугодных. В расчете на то, что здесь «закон – тайга, прокурор – медведь» в Сибирь бежали и бежали фанатики-сектанты, бродяги, уголовники...

В тихие горбатые переулки да улочки заснеженных уездных городков с большим запозданием доходили вести из столиц, здесь трудно приживались новые взгляды, моды, вкусы. Все непривычное, передовое встречалось с затаенным недоверием и неприязнью.

В десяти городах, 255 волостях, тысячах сел и деревень Тобольской губернии в начале нашего века существовало 9 городских училищ, 398 начальных народных училищ и 503 церковно-приходские школы и школы грамоты. Потому умеющий читать да писать слыл грамотеем, а перед грамотным молокососом степенные почитаемые бородачи ломали шапку. Пытливый, жадный мужицкий ум тяготел к знаниям; начав постигать азы «самоуком», наиболее упорные и даровитые выбивались в люди, становились купцами, предпринимателями, писарями, старшинами, псаломщиками и т. д.

В деревнях и селах врачевали, колдовали, присушивали, заговаривали, пророчествовали знахари, колдуньи, кликуши, юродивые. Но шарлатанством не назовешь деяния сибирских костоправов, травников, знахарей. Среди них немало было истинных самородков – целителей, излечивающих такие «неизлечимые» болезни, как рак кожи, экзему, туберкулез и многие иные.

Вот так и жил сибирский Мужик, обретший трудом и умом своим Землю и Волю. Ни тем, ни другим не намерен был он поступаться и в самой малой степени. В этом вольнолюбии, хозяйской неприкосновенности, обостренном чувстве, достоинства и кроется главная причина рокового, кровавого столкновения сибирских крестьян с жестоким самодержавным беспределом большевиков, захвативших власть в стране в октябре 1917 года.

Окутанная круговой порукой, связанная родственными узами, сибирская деревня стороннему взгляду могла показаться однородной и спокойной. На самом деле это был очень сложный, подвижный организм, постоянно подогреваемый борением страстей, легко возбудимый и воспламеняемый...

Весть о победе Советской власти сибирские крестьяне восприняли неодинаково: так называемые кулаки – с открытой неприязнью, середняки – с сомнением и недоверием, беднота – с радостью.

Разобраться в новой власти, понять ее, выработать к ней определенное отношение деревня не успела: помешал Колчак.

В январе – феврале 1918 года началась большевизация органов Советской власти в Западной Сибири, а в мае Челябинск, Омск и Курган уже оказались под ударами белочехов. 7 июля пал Омск, 20 июля – Тюмень.

Колчаковщина помогла социальным прослойкам крестьянства быстро и четко разграничить свои классовые интересы. «Миллионы крестьян Сибири пришли к большевизму, там поголовно ждут большевиков, – говорил Ленин, – не из наших проповедей и учений, а из собственного опыта...»: «Даже кулаки восстают против Колчака!», – упоенно вещал он, не пожелав всерьез проанализировать это явление – свидетельство вольнолюбивого, непокорного характера крестьянина-сибиряка, не желавшего угождать и холуйствовать ни белым, ни красным.