Мэри Бирд - Женщины и власть. Манифест

И еще я подозреваю, что мы не вполне честно отвечаем себе на вопрос, зачем нам женщины в парламенте. Есть немало исследований о важной роли, которую женщины-политики играют в составлении законов в пользу женщин (например, о дошкольном образовании, о равной оплате труда или о домашнем насилии). В недавнем докладе Общества Фосет отмечалась связь между паритетом женщин и мужчин в Национальной ассамблее Уэльса и тем, как часто в ней обсуждались «женские вопросы». Я, конечно, нисколько не против того, что заботе о детях и подобным вопросам уделяется должное внимание, но не уверена, что эти материи и впредь должны считаться «женскими темами»; и равно я не уверена, что это — главная причина, по которой женщины должны работать в парламентах. Настоящие причины проще и важнее: «задвигать» женщин — чудовищная несправедливость, сколь бы неосознанно она ни творилась, и потом — нельзя же позволить обществу не использовать компетенцию женщин, будь то в науке, экономике или социальном обеспечении. И если это означает, что в выборной власти станет меньше мужчин, а так и выйдет (от общественных перемен кто-то выигрывает, а кто-то неизбежно проигрывает), я с радостью посмотрю этим мужчинам в глаза.

Но мы все еще рассматриваем власть как нечто элитарное, наделяющее престижем, требующее личной харизмы, так называемых «лидерских качеств», и часто, хотя и не всегда, приносящее популярность. И все еще понимаем ее слишком узко: как предмет обладания, которым лишь немногие — по большей части мужчины — могут владеть и орудовать (именно такое послание символизирует образ Персея или Трампа, потрясающего мечом). При таких условиях женщины как пол — а не отдельные личности — по определению от власти отлучены. Нельзя так просто поместить женщину в структуру, которая изначально маркирована как мужская. Необходимо изменить саму структуру. И значит, власть нужно переосмыслять. Лишать ее общественного престижа. Думать совместно о власти ведомых, а не только лидеров. И главное — думать о власти как об определении или даже глаголе («править»), а не как об объекте обладания. Власть, на мой взгляд, — это возможность быть полезной, что-то менять в жизни, это право рассчитывать на серьезное отношение ко мне как к личности. Власти именно в этом смысле многим женщинам не хватает — и такой власти они хотят. Почему столь широкий резонанс получил термин «менсплейнинг» (несмотря на резкую неприязнь к нему со стороны многих мужчин)? Это слово бьет в самую точку, оно хорошо показывает, каково это, когда тебя не принимают всерьез: я сразу вспоминаю, как в «Твиттере» меня пытаются учить истории Древнего Рима.

Можем ли мы рассчитывать на перемены, размышляя о том, что такое власть, в чем ее функции и как в ней участвовать женщинам? Вероятно, в какой-то степени можем. Меня впечатлило, что одно из самых влиятельных общественных движений последних лет, Black Lives Matter, основали три женщины. Подозреваю, что имена их известны немногим, но вместе они оказались силой, способной менять существующий порядок вещей.

Но ситуация в целом довольно неутешительна. Мы нисколько не приблизились к тому, чтобы поколебать те основополагающие представления о власти, которые отсекают от нее женщин, и обратить их к своей пользе, как это сделала Тэтчер со своим ридикюлем. Хотя я упорно возражаю против того, чтобы «Лисистрату» играли так, будто она написана о власти женщин, — возможно, именно так ее сегодня и надо играть. Несмотря на явное стремление феминисток в последние пятьдесят с лишним лет реабилитировать Медузу («Посмеяться с Медузой», как об этом говорит заглавие недавнего сборника эссе) — не говоря уже о том, что она изображена на логотипе Versace, — это никак не повлияло на то, что ее по-прежнему используют в травле женщин-политиков.

Могущество этих тысячелетних нарративов весьма точно, хотя и в фантастическом контексте, показывает Гилман. У «Еёнии» есть продолжение: Вендайк решает сопроводить Терри домой в Нашленд и берет с собой жену из Еёнии, Элладору; эта часть называется «С ней в Нашленде» (With Her in Ourland). Сказать по совести, Нашленд оказывается не лучшим местом, не в последнюю очередь потому, что Элладора попадает туда в разгар Первой мировой войны. И довольно скоро, избавившись от Терри, пара решает вернуться в Еёнию. К этому моменту Вен и Элладора ждут ребенка, и — вы, наверное, уже догадались — последние слова этой повести таковы: «В должный срок на свет появился наш мальчик». Гилман, несомненно, прекрасно понимала, что продолжения не понадобится. Любой читатель, воспитанный в логике западной традиции, легко предскажет, кто будет править Еёнией через 50 лет. Этот мальчик.