Евдокия Шереметьева - Здесь люди. Дневник

– Крышу надо было делать. Жить зимой как-то надо было после всего…

А она нас кушать зовёт. С пустыми руками в итоге не отпустила – налила бутылку колодезной воды…

Крыша или третья химия…

«Изнанка жизни»

22 сентября 2015 года

Дневник

Я вернулась в Москву.

И понимаю, что не могу здесь находиться.

Мне не хочется брать трубку. Мне не хочется вообще ничего.

И дело не в усталости и бешеном ритме. Десятки людей, семей, домов, городов.

На самом деле давно поняла это чувство. Это жуткая горечь.

Очень хорошо помню, когда зимой вернулась из Первомайска. Его тогда бомбили со всех сторон. Решетили – более точное слово. И мы постоянно слышали приходы снарядов. Разрушенные до основания подъезды, запорошённые снегом, и повсюду люди с автоматами. Я вернулась в Москву, и в этом мире, да, именно так – в «этом» мире всё было по-другому. Я не могла осознать эту границу и разницу. Вот я в мире, где дети живут в бомбоубежище и старушки полгода боятся выйти на улицу. И вот я в мире, где евро в 100 рублей и самая большая проблема – плохой сыр.

Словно ты пересекаешь какую-то черту. Но ушёл не совсем.

Я осталась посередине. Ни там и ни здесь.

Не на Донбассе и не в Москве.

В последнюю поездку с Олей Ищенко, и. о. мэра Первомайска, развозили старушкам и одиноким мамам продуктовые наборы, я видела её слёзы. Она не показывала их, но я видела, как она украдкой вытирала глаза. А ведь это её мужа убили, и она жила в осадном городе всё это время. И знает лучше меня, что такое жизнь.

Я видела, как наш водитель и помощник Сергей обалдел, когда в Дебальцеве увидел бабушку, дом которой разбили до фундамента. Остались лишь кирпичи и кусок печки. И она живёт в разрушенном сарае рядом, боится стеснять детей: «Они же вчетвером ютятся в однокомнатной квартире». Старушка семенила по сгоревшим развалинам и показывала найденные уцелевшие чашечки и вилки. Сергей был шоке, хотя сам месяц провёл по подвалам, когда в августе 2014-го бомбили Луганск.

Новый мир другой. И в моем старом мире не было ничего похожего. Я люблю нырять под воду в моноласте, гонять на лыжах по горам и выслеживать бегемотов по утрам в Африке.

Оглядываюсь и понимаю, что дело не в войне, хотя и в ней тоже.

Я стала невольным посетителем другой стороны, увидела изнанку.

Здесь дети бросают своих стариков умирать в хосписах и домах престарелых. Не звонят родителям, чей город в осаде.

Это мир, в котором родители бросают своих детей.

Где родственники ненавидят друг друга.

Где друзья предают.

Где люди готовы на убийство из-за мелочей.

Где соседи разворовывают квартиры, а потом врут и жалуются на жизнь.

Где один шаг до зверств, в которые невозможно поверить.

Где подонки наживаются на горе других людей.

Где самые потаённые кошмары и ужасы – реальность, которую нельзя придумать, но она уже есть.

Где хорошее спрятано так глубоко, что его надо тормошить, будить, бить в набат.

А мы всего этого не видим. Не хотим видеть и знать.

Мы живём в параллельной реальности. И да, я знаю, что хороших людей много.

Неравнодушных, отзывчивых.

Кто живёт и, не зная русского языка, хочет помочь больной диабетом девочке спасти глаза.

Кто тушит пожар у соседей, рискуя своей жизнью. Кто стирает пелёнки умирающего в хосписе. Кто на скорой помощи под обстрелами спасает жизни. Кто бросает всё и помогает.

Жизнь продолжается.

Я знаю.

Зачем эту боль впускать в свой мир? Что эта боль изменит?

Что даст знание ужасов и обратной стороны человеческой природы?

Вроде и так всё давно известно и описано?

Я приезжаю домой, и мне сложно воспринимать человека, как раньше. Верить в него.

«Война – это гадко». Абсолютно пустые слова.

Война и есть самая суть человека. Логический итог взращенного внутреннего гадёныша, который есть в каждом, и который щедро вскармливается нами. Жизнь и есть борьба с ним, со своим гадёнышем.

Война начинается не со стрельбы и убийств, а с пересудов на кухне, разрывания рубашек на груди. С гнусных комментариев к видео, где умирает живой человек. С брошенных детей и родителей. С тысячи обстоятельств, которыми мы себя оправдываем. С воровства подгузников у лежачих и брошенных стариков. Война начинается с того, что многие забывают, что здесь люди. Тоже люди.