Николай Злобин - Киселёв vs Zlobin. Битва за глубоко личное

Как часто после крушения империи, политической доктрины или еще недавно влиятельнейшего движения звучат рассуждения о том, что, мол, надо было попробовать сделать то, что предлагала та или иная группа, послушать тех или иных людей, а не ставить на них тавро государственных преступников или подрывателей основ. Как много в истории случаев, когда упертость большинства и нежелание услышать меньшинство — иногда и правда микроскопическое — приводили к величайшим геополитическим катастрофам и трагедиям. История СССР — еще один пример того же явления.

Конечно, я далек от того, чтобы считать какое бы то ни было меньшинство обладателем монополии на истину. У каждого меньшинства, как правило, есть свои специфические интересы и нужды, которые не близки другим. Но правда в том, что любое большинство складывается из комбинации меньшинств, объединившихся по какому-то поводу. Образованные и необразованные, богатые и не очень, молодые и пожилые, женщины и мужчины, горожане и жители села, либералы и консерваторы, курящие и некурящие, верующие и атеисты, родители и бездетные, семейные и одинокие, любители оперы и фанаты тяжелого рока, толстые и худые, западники и почвенники, здоровые и инвалиды, офисные работники и промышленные рабочие, левши и правши, слепые и зрячие… И так до бесконечности. Мы все одновременно входим во множество меньшинств, даже не замечая этого. И наши права невозможно ни уважать, ни защищать, ни гарантировать, если не гарантировать права каждому из меньшинств, в которые входит любой из нас. Другими словами, не существует абстрактного большинства, а есть меньшинства, которые сошлись на той или иной общей основе. Уже завтра они — эти меньшинства — могут оказаться по разные стороны баррикад. Поэтому, во‐первых, лично я не боюсь быть в меньшинстве по каким-то политическим вопросам, а во‐вторых, отлично понимаю, что нынешнее большинство, каким бы мощным оно ни выглядело, может легко и быстро рассыпаться. Новое же большинство сложится в совсем другом составе и на совсем другой основе, а те, кто сегодня считал себя законодателями массовых политических мод и идейных трендов, завтра рискуют сами оказаться в меньшинстве. Тогда они тоже будут вынуждены ратовать за права политических меньшинств.

Интересно, что Россия, так не терпящая любого политически несогласного меньшинства внутри своих границ, сегодня во внешней политике частенько выступает в меньшинстве, а иногда и в одиночку — что само по себе не может не внушать уважения. А Соединенные Штаты Америки, которые политически, законодательно, экономически и даже психологически построены на принципе недопущения во внутренних делах чьей-либо монополии, во внешней политике делают все, чтобы эту монополию сохранить. Конечно, внешняя политика представляет собой воплощение формализованного и структурированного государственного эгоизма, обычно скрываемого за трудноопределяемым словосочетанием «национальные интересы», а сама система международных отношений по природе своей далека от демократии, равноправия и единых стандартов. Но отсутствие равноценного вызова, баланса, если хотите — «адвокатов дьявола» сильно мешает России во внутренней политике, а Америке — во внешней.

Большинство всегда уверено в своей правоте и минимально склонно признавать ошибки. Монополист, как правило, не в состоянии поменять собственный курс, даже очевидно неверный, начать что-то заново, с нуля. А между тем возможность начать заново, развернуть неудачное политическое решение или тренд — важный фактор выживания любого государства. Отсутствие такой возможности всегда ведет к тяжелым, иногда трагическим последствиям. Зрелые демократии отличаются от других политических систем, конечно, не тем, что они гарантируют райскую жизнь или вечное материальное благополучие, не делают ошибок или глупостей. Ошибок и глупостей и там полно. Отличие в том, что в развитой демократии изначально заложен механизм их исправления в виде сменяемости власти. Именно поэтому сильная оппозиция, разделение властей и регулярная сменяемость власти крайне важны для государства. Только новая власть может начать что-то заново, старая же, как правило, не может себе это позволить. Весь исторический опыт человечества свидетельствует о том, что на определенном этапе главной целью «засидевшейся» у власти элиты становится политическое выживание в ущерб развитию страны.

Спору нет, Россия и Америка обречены на необходимость вырабатывать модель взаимного сосуществования. Очевидно, что эти две страны никуда не денутся ни с географической, ни с политической, ни с ядерной карты мира, а их противостояние вредит и им, и всем остальным соседям по планете. На мой взгляд, проблема отчасти заключается в том, что Америка может себе позволить находиться в этом конфликте гораздо дольше, чем Россия. Противостояние с Россией — сравнительно малозатратная для Соединенных Штатов вещь, в каких-то аспектах даже прибыльная. А для России плохие отношения с Америкой — а значит, и со всем Западом — сильнейшее осложнение как для собственного внутреннего развития, так и для эффективного проведения внешнеполитической линии, однако Россия всячески демонстрирует, что тоже не готова пойти на деэскалацию отношений с Западом путем изменений или уступок. Американо-российское противостояние никак нельзя назвать равноправным. Притом замечу, что это отнюдь не основное направление внешней политики США. В последние пару лет вся американская политика на российском направлении свелась, по сути, к санкционной активности. Честно сказать, я бы перестал уже использовать слово «санкции» или его синонимы, а всерьез говорил бы о новом универсальном типе современной американской внешней политики — который, кстати, касается не только России. Более того, эта санкционная мода вовсе не является исключительно американской новинкой, она все больше и больше захватывает мир, вытесняя традиционную дипломатию. Отчасти это ответ на экономическую глобализацию, которая медленно, но верно буквально растворяет национальные экономики, а отчасти — пассивно-агрессивная реакция всего мирового политического класса, который сильно опоздал с выработкой правил нового миропорядка и оказался в интеллектуальном тупике.