Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Неужто это диктатор Милошевич бомбил Вашингтон, а потом демократическая Америка напряглась и, защищая свою свободу, в тяжкой борьбе одолела агрессора?

А вот ещё вопрос денег и частной собственности.

Платон:

«Прежде всего никто не должен обладать никакой частной собственностью…».

«…Ни у кого не будет ничего собственного, но всё у всех общее… Никто не должен ничего приобретать…».

Мор:

«Любой глава хозяйства просит то, что надобно ему самому и его близким, притом без денег, вообще безо всякого вознаграждения уносит всё, что только попросит».

«Оттого, что здесь нет скаредного распределения добра, нет ни одного бедного, ни одного нищего. И хотя ни у кого там ничего нет, все, однако же, богаты».

«Совсем уничтожив само употребление денег…».

Кампанелла:

«Дома, спальни, кровати и все прочее необходимое у них общее».

«Община делает всех одновременно и богатыми, и вместе с тем бедными: богатыми — потому что у них есть всё, бедными — потому что у них нет никакой собственности…».

Реальное, объективно возникшее экономическое своеобразие европейской цивилизации исходно было в вопиющем противоречии с этой мечтой. Вероятно, оттого мечта и повторялась от утопии к утопии столь настойчиво (филиппики Руссо в адрес частной собственности; Прудон; да несть им числа): именно чрезвычайно раннее и чрезвычайно интенсивное развитие товарно-денежных отношений ещё с эллинских времён демонстрировало европейский культуре все безобразные черты подобного уклада. Но именно в Элладе встав на товарно-денежный путь — во многом просто благодаря ландшафту, мелко нашинковавшему подвластные всякой отдельной общине угодья, что с самого начала вынудило большинство из них строить экономику на торговле, — европейская цивилизация уже не могла с него свернуть; наоборот, товарно-денежным водоворотом она затягивала в свой кильватер всех, кто впоследствии попадался ей на пути. А самое европейскую реальность то и дело судорожно дёргало в сторону однообразно безденежных социальных конструкций.

Последним исторически значимым всплеском обобществляющих мечтаний суждено было оказаться учению Маркса. Последней же исторически значимой попыткой «преодолеть человека», создать вместо себялюбивой корыстной обезьяны нечто принципиально новое, грандиозное и прекрасное, способное «возлюбить дальнего», было ницшеанство — с известными последствиями. Вскоре после этого непреодолимый экономический тренд перемолол в Европе все утопии подобного рода.

Боюсь увлечься и наговорить лишнего, но невозможно отделаться от подозрения, что вся лихорадочная активность, все мрачноватое исступление европейской цивилизации, и уж подавно все эти «Страх и трепет», «Бог умер», «Закат Европы» и «Восстание масс», сменяющие друг друга под аккомпанемент нескончаемого «Полёта Валькирий» в версии фильма Копполы «Апокалипсис сегодня», — лишь следствие цивилизационной фрустрации, вызванной тем, что в течение веков, как ни бейся, грёзы культуры всё более расходились с сермяжной прозой экономики и обусловленными ею простыми вожделениями производителей и потребителей. А в двадцатом веке свинья реальности наконец сожрала дочиста все жёлуди мечты. Когда такое происходит в личной жизни, человек, как правило, хлопает себя по лбу и восклицает: «Да что ж это я дурью маюсь! Какие там ещё идеалы, какие утопии! Ведь это же я — лучше всех! Причём не только в будущем, а уже здесь и сейчас. И вообще всегда…»

Однако мечта, вполне уже обретшая жутковатые конкретно-организационные характеристики, не умирала в течение многих веков. Будучи вместе со всей европейской культурой трансплантирована в Россию, где, тоже по совершенно объективным географическим и историческим причинам, доминировало государственное регулирование, общинное сознание и идеал гармоничного общежития в религиозном единомыслии и экономическом единстве, именно она на новой, куда более благоприятной, нежели европейская, почве породила грандиозную и чудовищную попытку угнаться за исстари бродившим по Европе призраком и заставить его служить людям.

Зададимся на первый взгляд диковатым, но донельзя актуальным вопросом. Почему в Утопии завскладами не воруют, а в Городе Солнца медики, ответственные за подбор сексуальных партнёров, не утопают в подарках и подношениях?

В отличие от азиатских империй, средиземноморская цивилизация со времён самой архаичной античности и до относительно недавней эпохи становления национальных государств практически не сталкивалась с проблемами развитого, разветвлённого, живущего своей весьма особой жизнью управленческого аппарата. Все возникавшие за несколько тысячелетий властные, что называется, вертикали в основном сводились либо к немногочисленным выборным должностям полисов с их совершенно незначительным низовым техническим персоналом, либо к горсткам вольноотпущенников при римских императорах, либо к относительной вольнице феодальных иерархий, обслуживаемых не более чем челядью. Все эти вертикали строились либо на личной ответственности перед избравшими управленца членами его общины, либо на всякого рода персональных клятвах верности, личной преданности вассала сюзерену, личной зависимости мелких чиновников от крупного, поставленного у власти верховным владыкой тоже на чисто персональной основе.