Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Цензурные органы и ранее систематически старались уничтожить следы своей деятельности. Так, еще в 1979 г. начальник Ленинградского управления запросил у Главлита согласия на уничтожение отчетов своих подчиненных, в которых раскрываются методы цензорской работы, и приводятся данные о «произведенных вмешательствах», то есть самый ценный для историка материал. Аргументация его в своем роде бесподобна: «Практика Ленинградского управления показывает, что только за последние 3 года сделано около 7 ООО вычерков. И учитывая, что, как правило, каждый вычерк оформляется на отдельном бланке, а в месяц количество вычерков часто превышает 250, получается, что в течение 3 лет Управлением должно быть заведено 30–40 дел. Для этого потребуется иметь дополнительные железные шкафы и помещение. Исходя из этого, просим рассмотреть вопрос о предоставлении права ряду Управлений уничтожать цензорские вычерки после получения от Главлита СССР заключения» [8] Там же. Д. 153. Л. 43. .

Перед закатом Главлита, в 1990–1991 гг., в массовом порядке подверглись уничтожению сотни и тысячи документов, что крайне затрудняет сейчас полную реконструкцию его деятельности. Всем начальникам цензурных управлений разослан специальный циркуляр: «Часть пересмотренных дел будет предложена государственному архиву к уничтожению, так как документы эти утратили практическое значение и, по заключению комиссии, не имеют научной и исторической ценности (копии приказов, сводки вычерков, переписка с местными органами по вопросам цензуры, докладные записки, справки по проверке деятельности цензоров и ряд других)». Замечу, что перечислены как раз те документы, которые представляют особый интерес для историка, особенно «сводки вычерков», т. е. купюр на цензорском жаргоне. Тогда же начальник ленинградской цензуры подверг сомнению «целесообразность хранения документов с грифом “Секретно” и “ДСП” (для служебного пользования), а также “Перечни” Главлита СССР издания 1987 г. и дополняющие его приказы, которые утратили силу и подлежат уничтожению». Благословение, разумеется, было получено… В так называемом «Ликвидационном деле» Леноблгорлита, когда в конце 1991 г. органы цензуры были распущены, сохранились «утвержденные отборочные списки документальных материалов и акты на уничтожение секретных документов» за 1928–1991 гг. [9] Там же. Лл. 44, 56. .

Точку поставила созданная в 1990 г. «экспертная комиссия», которая решила, что «часть пересмотренных дел Главлита и его местных органов будет предложена Госархиву к уничтожению, так как сроки их хранения по перечню типовых документов, образующихся в деятельности государственных учреждений, не превышает 10 лет, а документы эти утратили практическое значение и, по заключению комиссии, не имеют научной и исторической ценности (копии приказов и циркулярных распоряжений, отчеты по соцсоревнованиям, сводки вычерков, переписка с местными органами по вопросам цензуры, докладные записки цензоров и ряд других). Рекомендуется с получением настоящего письма приступить к пересмотру архивных дел местных органов, находящиеся на хранении в государственных архивах республик, краев и областей и собственных архивах. Соответствующие указания Главархива СССР местные архивные органы имеют. Данная информация сообщается для возможного использования местными органами системы при пересмотре своих дел, находящихся на постоянном хранении» [10] Там же. Л. 56. .

Несколько слов о содержании и структуре настоящей книги. Автор вполне отдает себе отчет в том, что в советское время — особенно в период застоя — собственно цензурная практика, осуществляемая на местах органами Главлита СССР, представляла собой лишь часть (хотя и очень существенную) всепроникающего, многоярусного механизма, предназначенного для подавления мысли и интеллектуальной свободы. Без разрешения Главлита, как известно, не могло появиться в свет ни одно произведение печати, даже самое пустячное, вплоть до какой-нибудь спичечной наклейки, открытки, афиши и т. п. Но нужно, конечно, иметь в виду, что собственно цензурные репрессии, осуществляемые в порядке превентивного контроля, представляли собой, если применить несколько подзатасканную метафору, лишь видимую часть айсберга… Каждый раз нужно иметь в виду, что запрещаемые тексты уже прошли теснины и лабиринты: во-первых, самоцензуры, вошедшей к тому времени в плоть и кровь обученных авторов, хорошо изучивших правила игры и во что бы то ни стало желающих увидеть свой текст в подсоветской печати; во-вторых, цензуры редакторской, по словам Н. Я. Мандельштам, «перекусывающей каждую ниточку», и, в-третьих, контроль со стороны идеологических структур партии, за которыми всегда оставалось последнее слово. Со временем именно они стали играть главную роль, не говоря уже о чисто полицейских охранительных инстанциях, которым она, цензура, полностью подчинялась. Но даже после такой фильтрации, своего рода «отрицательной селекции», в результате которой должен, казалось бы, появиться вполне дистиллированный текст, «в осадке», тем не менее, кое-что все-таки оставалось. Вот этот «осадок» и вызывал время от времени появление различного рода цензурных «сигналов», адресованных партийным и главлитовским инстанциям и свидетельствующих о так называемых «прорывах» на идеологическом фронте. Вот почему для изучения темы привлечены документы не только Главлита, но и различных партийных инстанций, в основном, идеологических отделов ленинградского Обкома КПСС.