Дмитрий Верхотуров - Весь мир плана

Во-вторых, модель Леонтьева очень часто давала грубые ошибки. Например, прогноз Х. Чинери, сделанный в 1953 году для Италии в 1956 году, дал средние ошибки в 30-40% по сравнению с фактическими данными (64). Подобные ошибки повторялись и в последующем. В рамках составления «базового правительственного плана» Мексики в 1975 году была использовала модель Леонтьева, которая предсказала рост ВВП 6,9%, общего потребления 6,8%, инвестиций 5,5%, импорта 6,6%, экспорта 6,1%, а общего производства 8%. В действительности, ВВП вырос на 5%, общее потребление на 3,2%, импорт вырос на 3,5%, а экспорт на 11,3%. Это при том, что инвестиции выросли на 5%, почти в точном соответствии с моделью (65).

Подобный результат неудивителен, поскольку модель Леонтьева могла хорошо работать только в условиях прекрасно налаженной статистики, позволявшей точно определить экономические показатели во всех отраслях экономики. Но такой статистики не было и в развитых капиталистических странах, а в развивающихся странах, по общему признанию их же плановиков, была крайне отрывочной, фрагментарной и почти не годилась даже для составления технико-экономических программ. Без точной статистики модель «затраты-выпуск» не давала точного плана и могла иметь разве что исследовательское значение. Эта модель использовалась в системе национальных счетов ООН с 1953 года в качестве основы сопоставимой международной статистики.

В общем, к середине 1970-х годов стало ясно, что предлагаемые американцами плановые модели не работают, а в условиях нефтяного кризиса и резкого вздорожания нефти, сильно перекосившего платежный баланс многих развивающихся стран, эконометрические модели превратились по сути в оторванную от реальности фикцию.

США в этих условиях сменили политику ответа на плановый потоп. Во-первых, опорой внешней экономической политики США стали корпорации, которые в конце 1960-х годов стали превращаться в транснациональные корпорации (ТНК). Он обладали достаточной экономической мощью, чтобы влиять на экономическое развитие целых стран и даже всего мира. Одним из первых, кто предложил корпорациям влиять на другие страны стал создатель Exxon Эрнст Дичтер, призвавший в 1962 году использовать культурную антропологию для конкуренции на внешних рынках.

ТНК стремились обеспечить свое доминирование на внешних рынках, максимально использовать дешевую рабочую силу и природные ресурсы развивающихся стран, стимулировать потребительские расходы в других странах, а также подавлять конкуренцию со стороны местных производителей. Они легко находили понимание у правительств развивающихся стран, поскольку предлагали крупные и долгосрочные иностранные инвестиции, что было очень важно для экономик, зависимых от импорта капитала и промышленной продукции.

Одновременно было развернуто наступление на любые попытки планирования социалистического образца, а также на самую основу такого планирования – государственный сектор. Международные институты, такие как Всемирный банк, предоставляли помощь и консультации только на основе принятия программных установок, заключающихся в либерализации экономики, свободы торговли, отмены или сильного снижения таможенных барьеров, широкой приватизации, особенно в базовых секторах экономики. В 1990 году британский экономист Джон Вильямсон, автор термина «вашингтонский консенсус», открыто сформулировал эти требования в печати. В пакет требований также входил отказ от планирования и других мер по регулированию экономики. Впрочем, для развивающихся стран, в которых основу государственных инвестиций составляла иностранная помощь или доходы от экспорта ограниченной номенклатуры продукции, принятие самой помощи почти автоматически вело к разрушению планирования, как такового.

Описать процесс распада мирового планирования весьма затруднительно, поскольку о прекращении составления и выполнения экономических планов обычно не сообщалось публично.

Отказ от планирования мог происходить в нескольких вариантах. Наиболее распространенный, по-видимому, вариант, состоял в переходе на международные стандарты, то есть выполнение требований либерализации рынка, переход в статистике на национальные счета, как это произошло в России в 1991 году, хотя в 1989 году был принят тринадцатый пятилетний план.

Второй вариант состоял в смене методики планирования, когда вместо директивного экономического плана вводился индикативный. Обычно это происходило при открытии экономики страны для иностранных инвестиций, возникновения и бурного развития частного сектора. По такому пути пошли КНР, Вьетнам, Индия. Китайское планирование перемены застали во время седьмого пятилетнего плана на 1986-1990 годы, но в настоящее время действует тринадцатый пятилетний план на 2016-2020 годы. Китай, впрочем, прошел путь от директивного до индикативного планирования постепенно, сохраняя мощный государственный сектор, централизованные инвестиции в выполнение крупных технико-экономических программ. При этом создавались условия для быстрого роста частного сектора, и особого сектора экономики, связанного с внешним рынком (в Китае длительное время существовало деление городов и провинций на открытые и закрытые для внешнего рынка). Теперь китайская экономика сохраняет мощный госсектор, превратившийся в конгломерат транснациональных по характеру деятельности компаний, однако планирование стало преимущественно индикативным, и тринадцатый пятилетний план приобрел выраженные черты экономического программирования. Китайский случай особый, поскольку открытие страны для капиталистического мира произошло на основе соглашения с США в 1979 году, которое не требовало от китайского руководства непременного отказа от социалистической модели экономики.