Георгий Кублицкий - Про Волгу, берега и годы

Он красив. Нет, кажется, ни одной пары башен у шлюзов, которые повторили бы другую. Одни узкие, удлиненные, другие полукруглые, у третьих пошли на отделку грубо отесанные глыбы камня, над четвертыми круто выгнули медные паруса модели каравелл Колумба. Но духу времени наиболее отвечает то, что находится внутри, за стенами башен. Там — царство обновляемой и совершенствуемой автоматики.

Мне не раз приходилось по крутой лестнице подниматься туда, где перед вахтенным начальником светятся на пульте управления цветные глазки электросигналов. Ему не надо перегибаться через перила балкона, чтобы узнать, что делается в камере шлюза: "следящее устройство" в любую минуту "расскажет", в каком положении ворота, каков уровень воды. Дежурный не мечется от рычага к рычагу, чтобы закрыть тяжелые ворота, поднять затвор в верхней части шлюза, открыть воде доступ в камеру, зажечь сигнальные огни. Вся сложная операция шлюзования, в которой участвует много механизмов и специальных устройств, требует от вахтенного начальника лишь легкого движения пальцев для поворота рукоятки ключа автоматического управления. На это нужно меньше физических усилий, чем для того, чтобы прихлопнуть комара, залетевшего в окно башни. И уже не первый год закрыты на замок насосные станции, откуда говорящие автоматы докладывают диспетчеру центрального пункта о рабочих нагрузках и рапортуют об исполнении его команд.

Над Подмосковьем — сумерки. Канал зажигает огни. Их красный пунктир слева и зеленый — справа прорисовывает очертания берегов, начинающие теряться на плавных поворотах. Там, где трасса прямая, горят оранжевые огни. На темную полировку водохранилища бросают отсвет неоновые красные линии створных знаков. Среди этих неподвижных огней ночного проспекта скользят неяркие сигнальные огни и темные силуэты встречных караванов. Светящийся белыми палубами, сверкающий зеркальными стеклами салонов, спешит на утреннюю встречу со столицей волжский гость.

А у нас утром — встреча с Волгой. Там, где впервые была остановлена величайшая река Европы, дремлет спокойное Московское море. Очень маленькое море, недавно казавшееся большим. И возле него — Дубна, Атомград.

Поставили Дубну в осушенных болотах, в местах, где вблизи деревни Иваньково было урочище Змеиный остров.

Выбрали для Атомграда глухой угол, потому что никто не мог сказать тогда с полной уверенностью, как поведут себя потоки радиоактивных частиц, создаваемые атомными машинами. Вдруг произойдет загрязнение воздуха?

Опасения оказались напрасными. Но Дубна только выиграла от странного для непосвященных выбора: город строили в сосновом бору, и улицы, названные в честь величайших физиков планеты, с первых дней хранили запахи листвы и хвои. Выиграла и Волга, прибавив к ожерелью своих приречных городов самый необычный, который, как здесь шутят, философ назвал бы городом единства противоположностей: его гигантские машины и приборы созданы для исследования бесконечно малых частиц, составляющих весь материальный мир земли и космоса. Одна "деталь" синхрофазотрона Дубны весит тридцать шесть тысяч тонн; эта атомная машина разгоняет почти до скорости света частицы, миллиард миллиардов которых уместился бы в булавочной головке. Ученые социалистических стран ведут в Дубне разведку неведомого. Здесь ко многому можно отнести слова "впервые в мире", именно на волжских берегах удалось синтезировать новые искусственные химические элементы — и разве все это не дает права говорить о создании на великой нашей реке одной из столиц царства современной физики?

А зрительно для волжского пассажира Дубна — невысокая зеленая набережная со спускающимися к воде лестницами, с белой ротондой и зданиями, наводящими на мысль об удачно расположенном приречном санатории…

У Дубны, у Московского моря — первый перекресток, развилка дорог.

Главный волжский путь оставляет в стороне, за Московским морем, Волгу, которую можно перешагнуть, Волгу, почти теряющуюся среди валунов, озер и лугов, Волгу, шумящую в порогах — юную, неокрепшую Волгу. Родники ключевой воды выбиваются там, шевеля песчинки, под полом теремка, поставленного возле села Волгино Верховье, влажная ложбина поросла осокой и белокопытником, ветер шумит в ельниках… Не нарядна колыбель главной нашей реки, но однажды побывав там, долго хранишь ощущение, что дано было тебе увидеть нечто сокровенное, какую-то очень важную частичку необъятно емкого образа Родины.