Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Вывод? Отдайте ваши жалкие доллары брокеру, профессиональному биржевому посреднику, ведущему крупную игру, и положитесь на него. Брошюра предупреждает, что его совет не гарантирует от потерь. Но, не заручившись помощью опытного брокера, вы можете расстаться с вашими долларами в два счета, особенно во время неожиданных резких колебаний курса.

Ох уж эти «резкие колебания»! Вызываемая ими биржевая паника описана многими романистами. Читаешь, и кажется, что в этих описаниях сгущены краски, что в действительности все это как-то по-другому: спокойнее, деловитее, человечнее.

Но вот вам отрывки протокольно точной записи очередного биржевого землетрясения, зарегистрированные пером хроникеров:

«Издания вечерних газет сообщали: «Падение продолжается! Худший день с 1929 года! Паникой охвачены Европа и Азия!

Мелкие держатели акций, туристы, просто любопытные пришли к зданию биржи задолго до ее открытия. Сейчас они в оцепенении смотрели в зал, где у них на глазах под истерические выкрики, визг и оханье биржевых спекулянтов, маклеров, брокеров трещали и оседали устои «самой прочной в мире» экономики».

«Было половина одиннадцатого утра, когда на бирже объявили о банкротстве фирмы «Фиске Гатч»… Известие распространилось подобно пожару в степи, и на всех лицах появилось выражение ужаса. Аппараты, отмечающие курс, заунывными звуками давали знать об обесценивании бумаг…»

«Скоростное световое табло на Уолл-стрит не успевало регистрировать огромное число сделок и отставало от фактического положения на 2 часа 21 минуту».

«За высокой конторкой стоял президент биржи, и его сильный тенор заглушал по временам вавилонское столпотворение внизу… Натиск на галерею был ужасный и, несмотря на все усилия полиции, для некоторых кончился печально».

«Бумажная стоимость всех акций, зарегистрированных на Нью-йоркской бирже, снизилась примерно на 29 миллиардов долларов. Это был потрясающий удар по рынку ценных бумаг, а возможно, по национальной экономике вообще».

Но когда же происходило все описанное выше?

Признаюсь в маленьком подлоге. Я дал выдержки из газетной хроники двух совершенно разных дней Нью-йоркской биржи: «черного понедельника» 28 мая 1962 года и «черной пятницы» 19 сентября 1873 года.

Выдержки строго чередуются: нечетные относятся к «черному понедельнику», четные — к «черной пятнице». Но так ли уж заметно, что между «соседями» девяносто лет разницы? Да, изменились названия фирм, микрофон позволяет председателю биржи не напрягать голоса, аппараты, сообщающие курс, стали световыми и беззвучными, сделки регистрируются оптическими электронными приборами и подсчитываются вычислительными машинами. А что изменилось по существу?

После «черного понедельника» 1962 года были другие, не менее «черные» дни недели — например, три дня в ноябре 1967 года, когда паника охватила все крупные биржи мира. Она кончилась не только падением курса многих акций. Покачнулся английский фунт стерлингов, который считали одной из самых устойчивых и надежных валют. После падения его стоимости частично обесценились и денежные единицы многих других стран.

В «черный четверг» конца мая 1970 года держатели акций потеряли около 150 миллиардов долларов.

В мае 1971 года по многим биржам мира пронесся новый шквал. Закачался сам доллар, всемогущий доллар! Закачался настолько, что газеты писали об остром приступе мирового валютного кризиса.

Сколько будет существовать капитализм, столько и будут продолжаться биржевые потрясения, при которых разоряются прежде всего мелкие держатели акций.

Закончу рассказ о биржевых делах отрывком из той же новеллы «Кто выше?», с которой начинал повествование о бирже. Там приведен такой примечательный разговор между рассказчиком и Джеффом Питерсом:

«— Есть два рода жульничества, такие зловредные, — говорил Джефф, — что их следовало бы уничтожить законодательной властью. Это, во-первых, спекуляции Уолл-стрит, а во-вторых, кража со взломом.

— Ну, насчет одного из них с вами согласится каждый, — сказал я смеясь.

— Нет, нет, и кража со взломом тоже подлежит запрещению, — сказал Джефф».

Мой друг Майкл сразу предупредил меня, что он даже в самую лучшую погоду не составит мне компанию при осмотре статуи Свободы, при посещении биржи и при подъеме на Эмпайр стейт билдинг.

— Знаете, всему есть предел, — говорил он. — Да, да, я понимаю, конечно, что это должен видеть каждый. Но где сказано, что каждый должен видеть это по тридцать три раза? У меня много друзей из России, и все они, как вы понимаете… Одним словом, когда я последний раз поднимался на Эмпайр с двумя вашими поэтами, мне захотелось броситься вниз с подходящего этажа. Не смейтесь. Я устал также от споров с вашими людьми о народном капитализме и биржевых акулах, тем более что сам я, увы, не обременен акциями. Кстати, знаете, что ответил один проигравшийся на бирже джентльмен, когда его спросили, кем он был — «быком» или «медведем»? «Ни тем, ни другим: я был ослом!»