Георгий Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

А на берегу уже гарцует ослиная кавалерия. От осла я отказываюсь. Лучше идти пешком. Меня отговаривают. Но классические путешественники преодолевали пустыню на верблюдах, не на ишаках! «Авось я пешой не отстану».

Но что это? Иду полным шагом, а кавалерия поспешает еще быстрее: песок становится глубже, и ноги вязнут. Погонщики вскочили на осликов по двое, в пешем строю остался я один. А на мне фотоаппарат, бинокль, сумка.

Ровно полдень. Палит нещадно. Сердце колотится, как после бега, пот заливает лицо. Еще раз меня соблазняют ишаком, но я и сам упрям как ишак…

Разрыв между мною и кавалерией все увеличивается. Погонщику в голубой галабее и босоногому мальчишке, очевидно, приказали покинуть сидячие места на ишаке, чтобы присоединиться ко мне. Моего знания языка достаточно для того, чтобы мы, помогая себе жестами, установили, что сегодня очень жарко, что наше путешествие до гор займет полтора или два часа, что туристов здесь бывает мало и что по дороге воды нигде нет.

Раскопки города Солнца мы будем смотреть на обратном пути, а пока шагаем к горам, где вырублены в скалах пещеры-гробницы придворных фараона.

Я давно уже убедился: многие арабы страдают от жары почти так же, как мы, северяне. Но вот в самом паршивом месте голой прокаленной пустыни — хижина, сложенная из земляных кирпичей. Если бы ее обитатели торговали водой или кока-колой… Нет, они просто живут в этом пекле. Может, последние поклонники бога Солнца?

Горы все ближе, ближе. Надо подниматься по крутой узкой тропе. Кавалеристы спешились, ослы останутся внизу. Мои спутники на негнущихся, затекших ногах сразу теряют преимущество. Я легко обгоняю их.

Тропинка кончается у пещеры, закрытой железными воротами. Они выкрашены под цвет гор. Наш главный проводник, вооруженный двустволкой (против львов, надо полагать), торжественно достает ключи.

Нет, в пещере отнюдь не прохладно. Горы, наверное, прогрелись до самой подошвы. В камне высечены три зальца, соединенные неширокими коридорами.

Многие из тех, для кого предназначались погребальные пещеры в скалах, пережили фараона. Бывшие царедворцы покинули опальную столицу. Гробницы не понадобились, но росписи на их стенах отражают многие события, происходившие в городе Солнца почти три с половиной тысячелетия назад.

В полутьме замечаю бегущих воинов. Они прикрылись щитами, копья наперевес. Они бегут по стенам, и это необычно и ново, потому что нигде и никогда раньше, до возникновения города Солнца, египетские художники не изображали бегущих людей.

Возле выхода из гробницы на стене остатки краски, передающей оттенок смуглого тела. Неясно обрисовываются две человеческие фигуры, изображенные в натуральную величину.

После полутьмы пещеры долина, лежащая внизу, ослепляет. Она мертва. Лишь кое-где угадываются следы забытых дорог или, быть может, каналов. Солнце палит нещадно. Кажется, сейчас начнет плавиться песок и зальет огнедышащей лавой далекую зеленую полоску пальм у нильского берега.

Тропинка ведет к погребальной пещере Мерира, высшего жреца Атона. На ее потолке остатки невыцветшей лазурной краски. Вот и картуш с изображением Атона. По стенам рассыпаны иероглифы, рисунки, узоры орнамента.

Наконец я вижу Нефертити. Очертания ее фигуры прорезаны на стене. В сравнении со знаменитыми, известными всему миру скульптурными портретами она здесь не так хороша и кажется непохожей. Но шея… Да, это ее тонкая шея и царственная головка. Руки согнуты в локтях, как бы для приветствия входящих. И на этих руках краска, передающая смуглость кожи.

А напротив Нефертити — Эхнатон. Так и хочется воскликнуть: «Боже, какая уродина!» Тоненькие ножки поддерживают чересчур широкие бедра и вздутый живот. А голова! Как бы приплюснутый с боков, сильно оттянутый назад череп, далеко выдающийся вперед подбородок! Любой из предшественников Эхнатона велел бы за такое надругательство над священной особой казнить художника.

Но многие историки убеждены, что Эхнатон как раз хотел, чтобы его изображали именно так, усиливая и преувеличивая недостатки, по-видимому, действительно болезненного и некрасивого фараона. Фараоны всегда изображались богоподобными. А ведь Эхнатон отверг прежних богов. Так мог ли он допустить, чтобы эти боги как бы возродились в его статуях, на его портретах?

В следующей пещере — Эхнатон на колеснице. Он во главе воинства маленьких фигурок. Изображение очень живое, полное движения. У лошадей, запряженных в колесницу фараона, сохранились голубые украшения гривы.