Юрий Поляков - Желание быть русским

И вот парадокс: меньше всего в правящем слое Османский империи оказалось тюрков (они пришли на земли Византии из Туркмении) и дали впоследствии название всей стране. Отношение к ним было пренебрежительным, даже презрительным, что впоследствии наряду с другими причинами породило движение младотурков и привело к созданию на обломках Османской империи этнократической Турецкой Республики во главе с Ататюрком. Говоря о «пашах», думаю, Лермонтов имел в виду такую же отчужденность российской верхушки от русского народа – этническую, но в еще большей степени – ментальную и культурную. Возможно, профессиональные лермонтоведы, которые ныне препарируют «Парус одинокий», ссылаясь не на Белинского, а на Фрейда и Хайдеггера, поднимут меня на смех. Но я высказал гипотезу. Возражайте, если можете!

В своих настроениях Лермонтов был не одинок, схожие мотивы звучат у Николая Языкова в знаменитом, но мало известном нелитературной публике стихотворении «К ненашим» (1844):

Художественное и научное творчество славянофилов также пронизано протестом против принижения русских в стране, которая носит их имя. В итоге, в Москве, как уже сказано, нет ни одного памятника вождям этого крупнейшего течения отечественной мысли. Даже нашему первому барду и певцу столицы Аполлону Григорьеву не удосужились поставить в первопрестольной хотя бы бюстик. Зато его отдаленному последователю Булату Окуджаве – воздвигли саженный кумир на Старом Арбате. Чубайс, говорят, позаботился, денег дал. Хорошие у Окуджавы песни, сам иногда в застолье пою, особенно про «виноградную косточку», но слово «русский» в них почти не встретишь. Почему? Думаю, дело в самоощущении автора, уходящем в прихотливую историю рода.

Что же касается знаковых для русского самосознания памятников в Москве, тут просто беда! Плисецкой памятник есть – Улановой нет. Мандельштаму есть – Заболоцкому нет. Бродскому есть – Рубцову нет. Ростроповичу есть – Свиридову нет, даже к столетию великого композитора не поставили. Кстати, памятник Ростроповичу на пересечении Брюсова и Елисеевского переулков возвели на том самом месте, где собирались установить бронзового Карамзина: он в этих местах живал. Но проект не состоялся, не нашли денег, даже к 200-летию великого историографа. А вот на Ростроповича нашли без всяких юбилеев: негоцианты скинулись. Что тут скажешь? Стыдно за русских богачей, им до Морозова и Третьякова, как зеленым мартышкам до гомо сапиенса.

Но вернемся к славянофилам. Помню, лет пятнадцать назад я завел с одним крупным чиновником, рулившим в сфере культуры, разговор о том, чтобы создать в Переделкино на базе усадьбы Самарина, оказавшейся после закрытия детского санатория бесхозной, музей «Славянофилов и западников». Начальник в ответ лишь посмотрел на меня потомственно-печальным взором: мол, музей западников он бы еще поддержал, а вот славянофилов… В этом смысле чиновники «новой России» продолжают традиции царской и советской администрации, с подозрением относясь к «русскому духу». Напомню, что многие активные славянофилы такие, как братья Аксаковы, состояли под негласным надзором полиции и жестко цензурировались. Про настороженное отношение советской власти к самому слову «русский» я писал выше.

И еще одно наблюдение в тему. После Сталина больше всего наши «прогрессисты» не любят императора Александра III, хотя с него, вроде бы, надо брать пример: миротворец, при нем Россия не воевала, он подавил в стране разгул террора. Но у царя был один серьезный изъян: он не без успеха ввел моду на все русское и сам всегда подчеркивал свою русскость, не по крови, конечно, а по духу. Этого ему до сих пор не простили. Даже в ЖЗЛ книга о нем вышла последней, в прошлом году, когда уже обо всех возможных и невозможных царях написали, даже про Лжедмитрия и венценосного младенца Ивана Антоновича. Думаете, издатели не хотели? Мечтали! Автора никак не могли сыскать, никто не отваживался взяться за сей труд, опасаясь получить ярлык «черносотенца», с которым потом на зарубежные конференции вряд ли позовут, да и с диссертацией намучишься.