Юрий Поляков - Желание быть русским

«Верность» – вот, пожалуй, ключевое слова, которое приходит в голову, когда думаешь и говоришь об этой замечательной женщине и выдающейся общественной деятельнице нашего поколения, так рано ушедшей. Людмила Ивановна была верна – своей стране, друзьям, соратникам, молодости. Но главное – он была верна себе самой. Надеюсь, там, куда она ушла от нас, это оценят куда выше, чем предателей с церковными свечками в дрожащих руках…

Евгений Евтушенко был выдающимся поэтом, одним из самых ярких во второй половине XX века. Поэты-шестидесятники вернули в поэзию либерально-гражданственные темы и мотивы, царившие, скажем, при Некрасове и Блоке, и утраченные в 1930-е годы. Одновременно шестидесятники обогатили метрический репертуар, напомнив об открытиях Серебряного века и русского авангарда, как до-, так и послереволюционного. Когда они гремели в Политехническом, я был школьником и начинающим поэтом. Должен сказать, их метрика, рифмы, тропы оказали влияние и на мое поколение.

Евгений Александрович принимал необыкновенно активное участие в общественной жизни, обладал редким умением быть в изящной оппозиции к власти. Ссорясь с ней, он не выходя из доверия. Потом некоторые, в том числе Бродский, поставили это ему в вину, называли даже «осведомителем КГБ». Но что значит «осведомитель»? Любой советский литератор, выезжавший тогда за рубеж (а поэт посещал сложные в политическом отношении страны) проходил соответствующий инструктаж: разумеется, его посвящали в некоторые тайны дипломатии. И что? Достаточно вспомнить, как, включив воду, он тайно беседовал с Кеннеди в ванной во время Карибского кризиса. Наверное, американскому президенту объяснили, что сказанные слова будут переданы советским стихотворцем кому следует в СССР. При чем тут осведомительство?

Наше знакомство – отдельная история. В 1985-м году я готовился к выступлению на грандиозном поэтическом вечере в рамках Фестиваля молодежи и студентов. Арена в Лужниках, на трибунах 20 000 человек. На сцене – лидеры многонациональной советской поэзии, гости из соцстран. Даже будущий нобелевский лауреат Боб Дилан приехал с гитарой. Мне, кстати, он тогда не показался. Высоцкий круче! Накануне сижу в ЦДЛ. Вдруг ко мне подходит Евтушенко и говорит грозно: «Потом Вы будете стыдиться, что согласились выступать в Лужниках. Ведь Вас позвали только потому, что Вы секретарь комсомольской организации Союза писателей». Хотя я и был известен в своем поколении как поэт, позвали меня, согласен, именно поэтому. Мероприятие масштабное – нужна гарантия, что от молодежи выйдет человек, который не ляпнет глупость на весь мир. А Евтушенко кто-то успел накрутить, вот он и ринулся на меня. «Почему мне должно быть стыдно? – спрашиваю. – Вы тоже были секретарем той же самой организации. Или нет?» «Я не знаю ваших стихов, – продолжал наступать он. – Говорят, вы даже не умеете рифмовать. У вас вообще книжка-то есть?» Протягиваю ему новый сборник – посмотрите. Полистал, с удивлением поднял глаза: «Умеете. Странно. Вот это прочтите, про Христа».

На вечере я прочел «Ответ фронтовику». Удачно. Стадиону понравилось.

Потом мы изредка общались. Когда я стал главным редактором «Литературной газеты», он часто присылал из Америки стихи, и все шли в печать с колес. Евтушенко ведь! Он отличался колоссальной работоспособностью и феноменальным творческим долголетием на протяжении шести десятков лет. Даже смерть застала его за работой – Евгений Александрович издавал при поддержке московского правительства (попасть в профильную программу ему помогли Лариса Васильева и ваш покорный слуга) многотомную антологию русских поэтов. К сожалению, в последних томах сделан акцент на эмигрантской лирике в ущерб почвеннической традиции. Он хотел быть гражданином Земшара, ощущал себя шире русского мира. С лидером этого направления Юрием Кузнецовым, гениальным поэтом, он так и не нашел точек соприкосновения. Разошелся он и с другом юности, моим учителем замечательным русским лириком Владимиром Соколовым. Былые друзья с усмешкой следили издали за его планетарной суетой.

Тем не менее, для всех полной неожиданностью стал его отъезд в США… Он ведь принимал активное участие в демонтаже Союза писателей СССР, ему прочили руководство обновленной организацией, он страстно к этому стремился и вдруг, оставив на хозяйстве мутного таджикского прозаика, отбыл за океан на ПМЖ. Надолго. Навсегда. Межиров, его учитель, изумительный поэт, фронтовик, эмигрировал, поскольку ему грозил тюремный срок за ДТП со смертельным исходом. Бродский, по-моему, с самого начала готовил себя к жизни там. А над Евгением Александровичем никаких туч не сгущалось. Наоборот, пришло его время, воплотились его либеральные грезы. И вот тебе…