Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Светлана Сталина описывает, как во время войны во время одной из редких встреч с отцом он спросил ее о житье в городе Куйбышеве, куда было временно эвакуировано правительство:

– Ну, как, ты там подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?

– Нет, там организовали специальную школу из эвакуированных детей…

Сталин быстро взглянул на нее:

– Как? Специальную школу? Ах, вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай.

И Светлана далее продолжает: «Он был прав – приехала каста, приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все эти семьи, привыкшие к комфортабельной жизни и “теснившиеся” здесь, в скромных провинциальных квартирках…» (91).

Но поздно вопить о касте, она уже успела возникнуть, ее появление ранее благословлено самим вождем, и теперь, конечно, она жила по своим кастовым законам. Как гласит «теория элит»: «После того, как элитой устанавливаются эффективные механизмы действия системы, эрзац-элита начинает активно этим пользоваться, всегда и во всем ставя во главу угла личные интересы» (92).

М. Восленский в середине 1970-х так оценивал численный состав правящего в Стране Советов слоя: «Политическое господство класса номенклатуры осуществляет в СССР группа примерно в 250 000 человек – одна тысячная доля населения страны… Свыше 30 000 человек составляют руководители предприятий промышленности, строительства, транспорта, связи, сельского хозяйства, свыше 150 000 – руководители научных учреждений и учебных заведений. Это доводит число номенклатурных работников до цифры порядка 750 000… Возьмем за основу прочно вошедшее в обиход понятие статистической семьи из 4 человек: муж, жена и двое детей… Помножим 750 000 на 4, получаем три миллиона. Класс этот, включая чад и домочадцев, составляет менее полутора процента населения страны» (93). По сути, эти люди и составляли хребет системы. И важным дефектом такой системы была закономерное стремление номенклатуры к превращению в сословную бюрократическую касту, к образованию кланов, приобретавших все большую силу. В рамках Советского государства это противоречие не было разрешено, и номенклатура-элита, в конце концов, совершила «революцию сверху», упразднив Советское государство и приняв активное участие в разделе номинально общенародной собственности.

Но вернемся в пятидесятые. Практика всяческих льгот продолжилась и после смерти Сталина. Писательница Л. Васильева: «Моя семья оказалась в сфере спецжизни. Вспоминается: было два главных спецузла – ЦК КПСС и Совет Министров. Привилегии: конверты с деньгами – прибавкой к зарплате; спецпитание – кремлевский распределитель продуктов; поликлиника на улице Сивцев Вражек и больница на улице Грановского. Позднее открылись корпуса больницы в Кунцеве, расположенной в живописном лесу на окраине Москвы. Правительственные и околоправительственные дачи позволили кремлевским семьям по будням и праздникам дышать чистым воздухом. Спецателье Кремля было в Малом Черкасском переулке. В разных частях страны, в Подмосковье и на известных курортах, строились и вводились в строй дачи, санатории и дома отдыха специального кремлевского назначения. Контингент спецлюдей увеличивался… Спецпитание появлялось в нашей семье каждый месяц в виде маленького блокнотика, состоявшего из талонов на все дни этого месяца. Один талон соответствовал одному кремлевскому обеду – на него имел право мой отец. Мне запомнилась цифра – 8000 рублей, такова была месячная стоимость блокнотика. За обедом следовало ехать к знаменитому Дому на набережной – распределитель располагался во дворе этого дома. Ехать, разумеется, предполагалось на служебной машине владельца блокнотика – и это поощрялось, потому что не бросались в глаза картонные коробки с продуктами или судки…» (94)

Разоблачение льгот, как нарушение важнейшего нравственного принципа справедливости, сыграло значительную роль в делегитимизации советского строя. Некоторые мемуаристы, относящиеся к бывшей прослойке номенклатуры, по-моему, так и не поняли, в чем разрушительная для страны суть их образа жизни и обижаются: разве то льготы были, так – мелочь. По сравнению с нашими временами партийные чиновники почти аскеты. «Об этом (о льготах номенклатуры – К.К. ) пишут, по-видимому, по заказу или люди, у которых слишком примитивные взгляды на жизнь, поэтому обычные служебные дачи кажутся им дворцами, а установленные нормы облуживания – нарушением нравственности и законов… Мне приходилось по роду службы бывать на многих из этих дач, и, скажу откровенно, они не производили на меня особого впечатления. Наоборот, некоторые из них были небольшими и неудобными по своей планировке и интерьеру…», – сетует бывший начальник кремлевской охраны М. Докучаев. И тут же: «Служебные дачи расположены в подмосковных лесных массивах, вдалеке от промышленных предприятий, что создает хорошие условия для укрепления здоровья и отдыха» (95). По сравнению с нынешними богатеями куцые привилегии советской элиты кажутся смешными, но процитированные сентенции обнаруживают полное непонимание социалистического (точнее, крестьянского) принципа социальной справедливости.