Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Видный идеолог «демократических перемен» Г. Померанц победно рапортует: «Каждый шаг к цивилизации сбрасывает с дороги миллионы люмпенов, развращенных сталинской системой и уже не способных жить ни при какой другой» (37). Вот кто мы для них – люмпены, сброшенные с магистрального пути цивилизации. Мы, интеллигенция, получили на чужом пиру похмелье, и виной тому только собственная упрямая дурость. Хотели по-хорошему, а получилось «как всегда». Собственно, изучению анатомии этого вопроса посвящена книга, к последним страницам котором мы приближаемся.

Парадокс состоит в том, что Советская власть сама породила своего могильщика: советскую культуру. «Советскую культуру по праву можно считать наследницей гуманизма Ренессанса, ибо она несла идею очеловечивания индивида и мира…», – пишет доктор философских наук Л. Булавка, автор книги «Феномен советской культуры», одной из немногих попыток серьезно осмыслить парадоксы отечественного сознания. «В Ренессансе объективно значимыми для будущего оказались гуманистические тенденции, – считает она. – Можно предположить, что для будущего наиболее значимы окажутся социально- и культурно-творческие интенции советского периода, а не сталинизм и Гулаг» (38).

Сравнение эпохи Возрождения и ранней эпохи Советской власти становится предметом ее глубокого исследования: «Общность советской интеллигенции и интеллигенции Возрождения… заключалась в том, что и те, и другие стали носителями передовых общественных интересов своей эпохи… Социальная природа интеллигенции такова, что в определенные периоды истории она оказывается перед достаточно жесткой альтернативой: становиться выразителем либо всеобщих, либо частныхинтересов. Советская история показала во всей полноте трагедийность этого выбора» (39). Далее у автора следуют традиционные рассуждения о том, что государственная политика Сталина уничтожила «светлый порыв». То есть ранняя Советская власть – это неплохо, а все прочее от лукавого, вплоть до сталинской инквизиции. Но кто восстановил государственность, в свое время разрушенную красными комиссарами – адептами мировой революции? Бесспорна здесь роль Сталина. Кто выступал от имени заказчика-государства с требованием создания общественно значимого искусства для народа? Его аппарат. И я бы не отделял «сталинский этап» от общего процесса Советского Возрождения, как нельзя отделять гениев Ренессанса от их заказчиков – подлых князьков и первосвященников-убийц.

Культура Ренессанса, если кто забыл, создавалась отнюдь не в лучшую эпоху – пылали костры инквизиции, бушевали религиозные войны, прокатывались эпидемии чумы, оспы и холеры. И был ли Ренессанс светлым временем в истории человечества еще большой вопрос. Однако – «и Ренессанс, и советская художественная культура несли в себе, хотя и по-разному, не только идею самоутверждения человеческой личности, но и самокритику ее безраздельного господства… И Ренессанс, и советская художественная культура содержат в себе принцип утверждения «земного», но не «приземленного» человека» (40). Эта культура человечна, гуманистична и, я думаю, мы вскоре заинтересованно присмотримся к её наследию. В период развала традиционных ценностей и всеобщего поиска выхода из тупика это неизбежно. И мы будем чтить эту культуру (в широком смысле этого слова), которая оказала влияние на всю нашу цивилизацию, как одно из высших проявлений пробужденного человеческого духа.

Так и культовые книги советской литературы, отражая все грани своего времени, его противоречия, навсегда останутся с образованным человеком, живущим в поле притяжения отечественной культуры. Это заставляет нас снова внимательно вчитаться в них, улавливая навсегда ушедший от нас дух эпохи. Стоит лишь взять с полки вожделенный томик.

Сегодняшняя молодежь читает меньше, и уж никак не сравнить этот уровень с читательским энтузиазмом конца прошлого века, когда в массы низринулся огромный поток «возращенной» литературы, а получившие экономическую свободу издательства и первые кооперативы лихорадочно удовлетворяли книжный дефицит. Большая тогда страна в последний раз вместе упивалась единой литературой [232] Например, книги М. Булгакова за перестроечные годы (1985–1988) были выпущены общим тиражом 15 млн. 836 тыс. экземпляров (55 изданий). , последний раз в своей истории жила общими литературными образами: достаточно вспомнить Шарикова и Швондера, затертых перестроечными публицистами до штампа. Литература и политика, как и в ХIХ веке, вновь слились в воспаленном сознании образованного слоя воедино. С похожим чудовищным эффектом.