Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Однако, вооруженный «передовым учением» марксизма-ленинизма, СССР вызов принял. Сначала на уровне промышленной гонки, а в послевоенные годы уже как новая сверхдержава. Здесь сыграла роль не переоценка своих сил или эйфория после выигранной войны, но реальная внешнеполитическая обстановка и жесткая необходимость. А именно – совершенно неприкрытая угроза со стороны США, опираясь на атомную монополию развязать новую войну, которая привела бы наш народ к полному физическому уничтожению. Решимость Запада массово уничтожать мирное население была наглядно проиллюстрирована бомбардировками Дрездена, Хиросимы, Нагасаки. И нашему народу была еще памятна звериная жестокость пришедших с запада разноплеменных захватчиков во время только что закончившейся войны. Когда появился новый противник, вооруженный сверхмощным атомным оружием, необходимость дальнейшей мобилизации ресурсов для самообороны являлась для большинства людей вполне очевидной.

Панический страх повторить ошибку Сталина, проморгавшего начало войны с Гитлером, и, таким образом, едва не угробившего государство, преследовал советское руководство до последних дней Советского Союза. На оборону отвлекались колоссальные ресурсы – из 100 миллионов сограждан, занятых в производстве, в оборонном секторе трудилось 30–40 миллионов человек [166] Причем, треть военной промышленности СССР базировалось на Украине. . По оценкам экспертов, нормальной экономикой, не подчиненной целям обороны, являлось лишь около 20 % народного хозяйства СССР. Запад же, при его уровне индустриализации, подчинял внеэкономическим критериям не более 20 % хозяйства. Если говорят, что «на прилавки» работала лишь 1/5 советской экономики – против 4/5 всей экономики Запада, то сравнивать надо именно эти две экономические системы.

Когда-то, еще до Великой Отечественной войны, писатель А. Платонов записал в своей рабочей тетради: «Чтобы истреблять целые страны, не нужно воевать, нужно лишь так бояться соседей, так строить военную промышленность, так третировать население, так работать на военные заказы, что население все погибнет от экономически безрезультатного труда» (51). По сути, в этой короткой фразе заложена суть того изнурительного соревнования, в которое оказался втянут Советский Союз, и сегодня мы можем рассматривать его как стратегическую ошибку руководства. Но нужно понимать и непростое время, диктовавшее принятие тех или иных решений.

21 сентября 1945 года в Вашингтоне состоялось специальное правительственное заседание, посвященное атомной энергетике в послевоенный период. Присутствовавший на заседании в качестве министра торговли Генри Уоллес в своем публичном выступлении в 1950 году рассказывал: «Министр Стимсон заявил на заседании кабинета 21 сентября 1945 года, что другие страны почти наверняка будут иметь атомную бомбу к 1950 году. Я ему верил… Однако творцы нашей высокой политики, ничего не понимая в науке, думали, что мы обладаем секретом, который сможем использовать в мирное время как орудие в международных делах. Они не спрашивали, что будет с нашей внешней политикой, когда бомбой будут обладать две страны…» (52) Стимсон предлагал попытаться решить атомный вопрос «на основе сотрудничества и доверия» в отношениях с Советским Союзом, однако его рекомендации были отвергнуты, и сам он вскоре ушел в отставку. Именно поэтому 21 сентября 1945 годавполне можно считать днем, когда США окончательно решили идти по пути «атомной дипломатии», иными словами, по пути «холодной войны».

Руководство СССР четко понимало опасность атомной монополии США. Первоочередной задачей стало восстановление промышленного потенциалы страны, серьезно пострадавшего в результате гитлеровского нашествия, ведь только сверхмощная промышленная держава могла разрушить атомную монополию и, одновременно, содержать могучую армию. К 1950 году в СССР был превышен довоенный уровень в производстве чугуна, стали, угля, нефти, электроэнергии и цемента, тракторов было выпущено в три раза больше, чем в 1940 году. Ресурсы страны были полностью направлены на скорейшее восстановление промышленности и укрепление обороны, что встречало понимание со стороны понесшего огромные потери народа, но никак не интеллигенции, привыкшей видеть в странах антигитлеровской коалиции не просто союзников, но и давних интеллектуальных партнеров.

Перед началом кампании против низкопоклонства перед Западом Сталин инструктировал своего любимца К. Симонова: «Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей – у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников… Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, – сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: – засранцами, – чуть усмехнулся и снова стал серьезным…» (53).