Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Разумеется, США не собирались сидеть, сложа руки. В качестве главного практического средства достижения военного превосходства США над СССР администрация Рейгана решила, уповая на американские технологические преимущества, вырваться с оружием в космос. «Если нам удастся создать систему, которая сделает советские вооружения неэффективными, мы сможем вернуться к ситуации, когда США были единственной страной, обладающей ядерным оружием», – так с присущей ему прямолинейностью определил министр обороны США К. Уайнбергер цель американской космической программы, названной для камуфляжа «Стратегической оборонной инициативой», т. н. СОИ (114).

Одновременно использована ошибка советского руководства, позволившего втянуть себя в затяжной и бесперспективный конфликт в Афганистане. Позже З. Бжезинский в одном из интервью ставил себе в особую заслугу то, что с помощью интриг и дезинформации ему и его соратникам удалось вынудить Политбюро КПСС принять решение о вводе войск в Афганистан. После смерти Ю. Андропова директор ЦРУ У. Кейси в разговоре с президентом Пакистана Зия уль Хаком, по свидетельству очевидца, сказал: «Северный Афганистан – это трамплин для наступления на советскую Среднюю Азию. Мы должны переправлять туда литературу, дабы посеять раздоры. А потом мы должны послать туда оружие, чтобы подтолкнуть локальные восстания» (115).

Это целиком согласовывалось с общей стратегией, предложенной З. Бжезинским американскому госдепартаменту в начале 1980-х годов, которая называлась «План игры. Геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР».

«Децентрализовать империю (советскую) – значит вызвать ее распад, – писал З. Бжезинский. – Любая значительная децентрализация – даже исключительно в экономической сфере – усилит потенциальные сепаратистские настроения среди граждан Советского Союза нерусской национальности. Экономическая децентрализация будет неизбежно означать политическую децентрализацию» (116).

Причем этот сепаратизм на местах умело и последовательно поддерживался внутри СССР – из Центральных Комитетов республиканских компартий. Причина была архипростой. Республиканская номенклатура более не желала платить дань Москве, мечтая о полной самостоятельности и безотчетности перед кем бы то ни было. Создание 15 государств вместо одного повышает шанс оказаться в высшем эшелоне власти в 15 раз. Местная элита объективно выступала союзником тех, кто мечтал о крушении советской империи. Подготовленные самим ходом перерождения из коммунистических функционеров в респектабельных буржуазных рантье, сотни тысяч влиятельных номенклатурщиков утрамбовывали почву для государственного переворота.

15 августа 1989 года влиятельная американская газета «Крисчен Сайенс Монитор» писала: «Великое долларовое наступление на Советский Союз успешно развивается. 30 тысяч ядерных боеголовок и оснащенная по последнему слову техники самая большая армия в мире оказалась не в состоянии прикрыть территорию своей страны от всепроникающего доллара, который уже наполовину уничтожил русскую промышленность, добил коммунистическую идеологию и разъел советское общество. СССР уже не в состоянии сопротивляться, и его крушение специалисты предсказывают в течении ближайших двух-трех лет… Нам же следует отдать должное тому великому плану, который вчерне разработал еще президент Тафт, отшлифовал президент Рузвельт и последовательно выполняли все американские президенты» (117). Можно ли после подобных откровений утверждать, будто развал СССР был следствием лишь внутренних проблем нашей страны? У оппонентов внутри страны были надежные союзники за рубежом.

Советская интеллигенция выросла в атмосфере отчуждения от внешнего мира и представляла свою вынужденную изоляцию одним из самых больших зол действующего режима. Открытость общества понималась ею, в первую очередь, как свобода передвижения. Она теоретически появилась. Казалось, и в остальном идеалы либеральной интеллигенции победили: тоталитаризм повержен, установлена некая демократия, имеется видимость буржуазных свобод. Но ради этой видимости пришлось пожертвовать и государством, и народом.

Автор относит себя к категории тех, кто считает, что в корне почти каждой политической проблемы находятся экономические причины. Однако советская экономическая система явление рассудочное, где указания экономике часто давались, исходя из идеологических приоритетов. А потому только сейчас мы плотно переходим к вопросам практической экономики – настолько они часто были продиктованы далекими от экономики соображениями.