Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Это к ним взывает лирический герой В. Ерофеева: «Я обращаюсь ко всем родным и близким, ко всем людям доброй воли, я обращаюсь ко всем, чье сердце открыто для поэзии и сострадания…»

Несколько странное словосочетание «люди доброй воли» прочно вошло в речевой обиход советских граждан с 19 марта 1950 года, когда в Стокгольме 3-я сессия Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира опубликовала свое знаменитое антивоенное воззвание, где, в частности говорилось, «Мы призываем всех людей доброй воли подписать это воззвание» («Правда», 1.04.1950). Словосочетание восходит к словам известной католической молитвы «Мир людям доброй воли» – Pax hominibus bonae voluntatis.

И там же, в «Москва – Петушки», отсылка к Фестивалю молодежи и студентов, с его «Гимном демократической молодежи»: «Эту песню запевает молодежь, эту песню не задушишь, не убьешь…» Вот и Венечка берет мажорную ноту: «Это уже даже не аромат, а гимн. Гимн демократической молодежи. Именно так, потому что в выпившем этот коктейль вызревает вульгарность и темные силы. Я сколько раз наблюдал!..»

Действо, когда улицы доселе закрытой Москвы заполнили тысячи иностранцев, которые в подавляющем большинстве оказались довольно милыми и веселыми молодыми людьми, произвело сильнейшее впечатление на советское общество: «Мне кажется, именно фестиваль 1957 года стал началом краха советской системы. Процесс разложения коммунистического общества сделался после него необратимым, – пишет А. Козлов. – Фестиваль породил целое поколение диссидентов разной степени отчаяния и скрытности» (77). Оказалось, что иностранцы существуют на самом деле, с ними можно разговаривать, хотя они представляют другой, почти недоступный советскому молодому человеку мир. У известного диссидента А. Альмарика читаем: «Со студенческих времен я стремился иметь знакомых и друзей среди иностранцев… нам хотели внушать, что советский мир – это замкнутая сфера, это вселенная, мы же, проделывая в этой сфере дырки, могли дышать иным воздухом… Слову “иностранец” придавался и придается в России мистический смысл – и дело не только в сооружаемых властью барьерах, но и в вековой привычке к изоляции и комплексе неполноценности, которым советский режим придал форму идеологической исключительности» (78).

Во-вторых, на фоне раскованности заезжей молодежи, западного поколения рок-н-ролла, особенно заметной стала наша заскорузлость, провинциальность, незнание языков и неумение общаться с миром. А это тоже комплексы, и новые судорожные попытки прикрыть провинциальность казенными шаблонами. В любой живой порыв вносить комсомольский суконный лозунг – это наше, чего не отнять, вплоть до сегодняшних дней. Л. Гурченко вспоминает о работе над фильмом «Девушка с гитарой», который снимался накануне фестиваля молодежи и студентов – летом 1957 года: «…в самый разгар съемочного периода пришло пожелание-директива: в канву фильма вплести мотив фестиваля… И на всем протяжении съемок в картине то и дело что-то исправляли, добавляли, переписывали. Финальный концерт самодеятельности был снят совместно с иностранными коллективами почти документально. Их привозили к нам на съемку буквально на несколько часов» (79). Но, несмотря на все потуги, фильм провалился. Так далек оказался комсомольский фальшивый апофеоз самодеятельной песни от реальной жизни – общения разнонациональной молодежи, с ее любовью и выпивкой. Однако главное было сделано: в потоке новостей, быстро увлекающем современного человека, наказанная Венгрия оказалась основательно забыта, заслонена другими событиями.

Но вернемся к «войне за мир» в аллюзиях Венедикта Васильевича Ерофеева [152] В. Ерофеев, ранняя проза, «Записки психопата»: «Единственное, что вызывало сочувствие у жителей “Птичьего острова”, так это внешняя политика пингвина. Вероятно потому, что она была очень проста и заключалась в ежедневном выпускании голубей. Если иногда даже и проходилось вместо голубей пускать “утку” или даже “ястребки”, воробушки не меняли своего отношения к внешней политике, ибо считали и то, и другое причудливой разновидностью голубей». Так иносказательно описывается внешнеполитическая доктрина Н. Хрущева. . В «Москва – Петушки» автор не мог отказать себе в удовольствии напомнить еще один штамп эпохи «холодной войны» и описал алкогольный коктейль «Дух Женевы ». Речь идет о встрече на высшем уровне глав правительств четырех великих держав: Н. Булганина, Д. Эйзенхауэра, А. Идена и Э. Фора – в июле 1955 года в Женеве. «Хороший», «мирный» «дух Женевы» иронически контрастирует в восприятии читателя поэмы с невыносимой вонью, которую должен распространять сочиненный Ерофеевым коктейль.