Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

После разгрома более-менее боеспособных и решительных троцкистов верхушка партии пошла на бойню, как стадо баранов, – вот поразительное качество самозваной советской элиты, храброй лишь по отношению к беззащитным подданным. Между тем, чтобы спастись, часто наоборот нужна лишь смелость защитить хотя бы себя, оказать символическое сопротивление. Например, когда в Москве собрался очередной пленум ЦК партии, на нем нарком иностранных дел М. Литвинов выступил со своей оценкой международного положения. Выступление Литвинова Хозяину явно не понравилось, и он резко его раскритиковал.

– Товарищ Сталин! – неожиданно и дерзко сказал Литвинов. – Что же я, по-вашему – враг народа?

Такого смелого вопроса Сталин явно не ожидал. И, помолчав, медленно ответил:

– Нет, Папаша [86] «Папаша» – партийная подпольная кличка Литвинова до революции. , врагом народа не считаем. Считаем честным революционером (105).

Другой пример. Рассказывает Хрущев, что на партийном собрании какая-то женщина выступает и говорит, указывая пальцем на партийца по фамилии Медведь [87] «Был он раньше, кажется, заместителем начальника областного отдела здравоохранения то ли в Киеве, то ли в Харькове», – Н. Хрущев. : «Я этого человека не знаю, но по глазам его вижу, что он враг народа». Но Медведь не растерялся и сейчас же парировал: «Я эту женщину, которая сейчас выступила против меня, в первый раз вижу и не знаю ее, но по глазам вижу, что она б. дь» (106). Эта фраза стала известна на всю Украину. Возможно, если бы Медведь стал заунывно доказывать, что он не «враг народа», а честный человек, то навлек бы на себя подозрение.

Разное поведение – разные результаты. Да и тех, кому не удалось спастись, грешно грести под одну гребенку. Были, совершенно очевидно, невиновные, пострадавшие по принципу «лес рубят – щепки летят». А были и те, кто заслужил свое право на топор палача, благословляя и расхваливая его на все лады, пока дело не дошло до них. Присущее массе нынешних сочинений уравнивание совершенно различных людей, погибших в 1930-х годах, означает не только явное упрощение, но и грубое искажение реальности. Те же И. Бабель и М. Кольцов, если уж на то пошло, были гораздо ближе к уничтоженному в 1940-м Н. Ежову, в доме которого они запросто бывали в качестве дорогих гостей, чем к философу П. Флоренскому или поэту О. Мандельштаму.

О Бабеле мы уже говорили, вспомним за Кольцова – влиятельнейшего публициста 1920-х – 1930-х годов. Из номера в номер он выступал на страницах самой влиятельной в стране газеты «Правда» со злободневными фельетонами, очерками и корреспонденциями. Для своих фельетонов он преображался то в таксиста, то в работника ЗАГСа, то в преподавателя русского языка в школе. Одновременно он основал и возглавил крупнейшее Журнально-газетное объединение («ЖУРГАЗ»), в котором задумал и осуществил издание журналов «Огонек», «За рубежом», «Советское фото», «За рулем», «Изобретатель», «Женский журнал» и других, а также сатирического журнала «Чудак». Выходили в «ЖУРГАЗе» и прекрасные книжные серии, как, например, «Жизнь замечательных людей». В какой-то степени образ эрудированного и неглупого редактора Берлиоза Булгаков списал с М. Кольцова, которого, к слову сказать, Михаил Афанасьевич терпеть не мог. Своему приятелю Радлову, на его предложение похлопотать за Булгакова перед Кольцовым, он жестко ответил: «Я тебя умоляю никогда не упоминать моего имени при Кольцове» (107).

Когда началась партийная чистка, Кольцов также оказался в первых рядах, согласившись на публичное обсуждение своей кандидатуры. Его биография обговаривалась всенародно, как пример идеальной советской жизни. Интересно, упоминалось ли при обсуждении, что М. Кольцов начинал карьеру вовсе не в советской прессе и другом «власти рабочих и крестьян» поначалу не числился – наоборот, во время Гражданской войны подвизался в газетах антисоветских? Что, впрочем, ему не помешало позже записать бывших работодателей в смертные враги. М. Кольцов: «У нас, в России, вопрос о “виновниках войны” был решен могуче, величественно и просто. Весь рабочий класс встал против всего другого класса, истинного виновника войны, затеявшего ее, питавшегося ею, – и сломил его вместе с войной. Одной рукой, почти в одно и то же время, были сломлены и повергнуты в прах и сама война, и весь виновный в ней класс. Вопроса об отдельных людях – “виновниках” – у нас не возникало» (108). У пролетариата нет вопроса о вине конкретного человека, виноваты все скопом. Так чего же хотел Михаил Ефимович, когда решался жребий его класса «красных бояр»?